Определенно голодна

С моего визита в полицейское управление округа Саффолк прошло больше недели. Я лежала в своей квартире, методично пропивая запас бурбона и вина, навязчиво и систематически заказывая суп с клецками из мацы, который мне доставляли в Верхний Вест-Сайд. Моя кухня была завалена белыми бумажными стаканчиками, крошечными шариками фольги, пустыми бутылками из-под вина и всякими обертками. Вдруг зазвонил телефон.

— Долл! — Это была Эмма. — Какого черта!

— Эмма, — сказала я, — как у тебя дела?

— Я звонила и писала тебе все последние десять дней. Что я должна думать, если ты не отвечаешь на звонки?

— А, да? Я не видела.

— Черт возьми, Долл! — сказала Эмма и что-то прошептала в сторону. Я не уловила, что именно. Я видела, как она бочком подошла к детективу Вассерман, их головы соприкасались, сливаясь в единое черное пятно. Эмма и Вассерман были сестрами-близнецами и дружно потешались надо мной. — Прости, я тут отправляю свои «Хроники» в галерею.

Ну да, конечно.

— Да ерунда, Эмма, правда. Я просто немного приболела. Грипп. Кажется.

— Правда?

Я не ответила.

— А что у тебя с этими?

— С кем? С кем именно?

— С детективами.

Снова что-то щелкнуло на телефонной линии? Я была уверена, что услышала какой-то щелчок.

— А, ты про это. Да ерунда на самом деле.

— Правда?

Снова щелчок.

— Правда. Они ошиблись. Все уже прояснилось на самом деле. Ерунда.

— То есть ты не ходила к… ним? — Эмма чуть замешкалась перед тем, как произнести последнее слово. Ошиблась ли она специально или подала кому-то знак?

— К кому, Эмма? — Что она имела в виду под последним словом? Неужели это все-таки знак?

— К детективам.

— Нет. В смысле да. Ходила. Съездила в округ Саффолк пару дней назад.

Зачем она задает мне вопросы, на которые уже знает ответы? Какой же ядовитый зуб у друга, который предал! Как она может улыбаться мне после всего, что сделала! Погоди у меня. Правая рука дернулась. Я должна сделать это.

— И? — Надо отдать ей должное, я по голосу слышу, с каким трудом она сдерживает себя. Даже не представляла, насколько она двулична. (Здесь, в тюрьме, я думаю об этом и задаюсь вопросом, не социопатка ли Эмма; может, у нее тоже заморожены все эмоции и нет совести? Не это ли свело нас вместе?)

— Что «и», Эмма? И ничего. Ошибка свидетеля. Я им больше не нужна. Им нужна не я. Вот и все.

— Ты какими-то загадками говоришь, Долл.

— Я устала. У меня грипп. Вот и все.

Я сказала, что хочу полежать. Сказала, чтобы она не беспокоилась обо мне. И отключилась, уверенная, что мой мобильник прослушивается.

Мысль о предательстве моего единственного друга со скрипом и лязганием крутилась в голове, точно беличье колесо. Эмма знала все, думала я, и все рассказала. Теперь полиция тоже знает. Я попыталась вспомнить все, что знала об Эмме: ее анархизм в юности, убеждения против истеблишмента, нынешнее отношение к богеме, и сопоставить с тем, что она наплевала на все это и предала меня. Это же ясно как божий день: она пришла в ужас от моего признания и почувствовала себя обязанной выдать меня. Лежа на ее кровати, я выглядела совершенным монстром, которым, по сути, и была, и Эмма отреклась от меня. Я это чувствовала. Такое со мной происходило впервые.

Медленно и со скрипом колесо разворачивалось вспять вместе с моей логикой. Я знала Эмму несколько десятилетий. Когда-то она была никем, кроме как моим верным другом. Наша дружба была прочнее времени, надежнее мужчин, крепче семьи, вернее хлеба. Эмма была единственным человеком, которого я любила, и при мысли об этом меня как будто окатывало ледяной водой. Она всегда была единственной, кто мог причинить мне боль. И она причинила.

Как ни старалась, я не могла придумать, каким еще образом детектив Вассерман все-таки вышла на меня, чтобы вцепиться своими адскими когтями в мою шкуру. Только через Эмму, которая передала этой крысе Вассерман и ее плешивому напарнику мое пьяное признание. Я все больше и больше убеждалась, что все-таки рассказала ей обо всем в тот вечер.

Пьяная и злая, я бесцельно шаталась по квартире, пытаясь обрести цель. Вся мебель, казалось, вдруг увеличилась. Диван воинственно громоздился в гостиной, кровать угрожающе возвышалась посреди спальни, телевизор светился черной пустотой, лампы осуждающе склонили головы, подушки и вовсе издевались надо мной. Я поставила почти пустую бутылку дорогого виски на стойку в кухне и сварила огромный кофейник эспрессо. Наточила тесак. Достала отмычки из лыжных ботинок, где они хранились.