25 мая стояли мы с женой у обедни. Перед Херувимской мимо нашего места прошла какая-то дама, скромно одетая, и вела за руку мальчика лет пяти. Мы с женой почему-то обратили на нее внимание. По окончании Литургии, перед началом царского молебна385
, мы ее вновь увидели, когда она мимо нас прошла к свечному ящику. Было заметно, что она “в интересном положении”, как говорили в старину люди прежнего воспитания.“Вот раба-το Божия! — подумалось мне. — Один ее ребенок с детских лет, а другой еще в утробной жизни, оба освящаются молитвами и святыми впечатлениями матери, — умница! Благослови ее Господь и Матерь Божия!”
В эту минуту она подошла к иконе Божией Матери “Скоро- послушница”, перед которой мы обычно стоим во Введенском храме, и стала перед ней на коленях молиться. Я нечаянно увидел ее взгляд, устремленный на икону. Что это был за взгляд, что за вера излучалась из этого взгляда, какая любовь к Богу, к Божественному, к святыне!... О, когда б я так мог молиться!... “Матерь Божия! — помолилось за нее мое сердце. — Сотвори ей по вере ее!”
При выходе из храма северными вратами, у иконы “Споручница грешных”, мы опять встретили незнакомку. В руках у нее была просфора...
— Вы не Сергей ли Александрович Нилус? — обратилась она ко мне с застенчивой улыбкой.
— Да... С кем имею честь?
Оказалось, что это была та, которая мне в январе писала из Тамбова. Эта и была Вера с пятилетним сыном Сережей, которых мы сегодня провожали из Оптиной.
На этой христолюбивой парочке стоит остановить свое внимание, воздать за любовь любовью, сохранить благодарной памятью их чистый образ, отсвечивающий зорями иного, нездешнего света...
— Сегодня, — сказала нам Вера, — мы с Сержиком поготовимся, чтобы завтра причаститься и пособороваться, а после соборования позвольте навестить вас. Теперь так отрадно и радостно найти людей по духу, так хочется отдохнуть от тягостных мирских впечатлений! Не откажите нам в своем гостеприимстве!
И в какую ж нам радость было это новое знакомство!...
В тот же день, когда у иконы “Споручница грешных” мы познакомились с Верой, мы проходили с женой мимо заветных могил великих Оптинских старцев и, по обычаю, зашли им поклониться.
Входим в часовенку над могилкой старца Амвросия и застаем Веру и ее Сережу: Сережа выставил свои ручонки вперед, ладошками кверху, и говорит:
— Батюшка Амвросий, благослови!
В эту минуту мать ребенка нас заметила:
— Это уж мы с моим Сержиком так привыкли: ведь батюшка-то Амвросий жив и невидимо здесь с нами присутствует, — так надо ж и благословения у него испросить, как у иеромонаха!
Я едва удержал слезы...
На другой день я заходил к батюшке о. Анатолию в то время, когда он соборовал Веру с ее мальчиком. Кроме них соборовалось еще душ двенадцать Божьих рабов разного звания и состояния, собравшихся в Оптину с разных концов России. Надо было видеть, с какой серьезной сосредоточенной важностью пятилетний ребенок относился к совершаемому над ним Таинству елеосвящения!
Вот как благодатные матери от молока своего начинают готовить душу дитяти к Царству Небесному! Не так ли благочестивые бояре Кирилл и Мария воспитывали душу того, кого Господь поставил светильником всея России, столпом Православия, — преподобного Сергия?..
— Когда я бываю беременна, — говорила нам впоследствии Вера, — я часто причащаюсь и молюсь тому угоднику, чье имя мне хотелось бы дать будущему своему ребенку, если он родится его пола. На четвертый день Рождества 1905 г. у меня скончался первенец мой, Николай, родившийся на Пасху 1900 года. До его рождения я молилась дивному святителю Николаю, прося его принять под свое покровительство моего ребенка. Родился мальчик и был назван в честь Святителя. Вот этот, Сержик, родился на первый день Рождества Христова, в 1903 году. О нем я молилась преподобному Сергию... С ним у меня произошло много странного по его рождении и, пожалуй, даже знаменательного. Крестины из-за его крестного пришлось отложить до Крещения Господня, а обряд воцерковления пришелся на Сретение. И с именем его у меня произошло тоже нечто необычное, чего с другими моими детьми не бывало. Молилась я о нем преподобному Сергию, а при молитве, когда меня Батюшка спросил, какое бы я желала дать ребенку имя, у меня мысли раздвоились, и я ответила: “Скажу при крещении”.