Оптина Пустынь и ее время

«Спросила я его о кончине мира. Он мне показал письма, которые ему присылают: о видении Спасителя, Который говорил, что вскоре конец мира, о выдержке из газет, что появился Мессия в Индии, а Илия — в Америке и т. п. Много говорил, но и улыбался, а предварительно перед тем, сразу при встрече нас, обратился с такими словами:

— Что это вы все обращаетесь к моему худоумию — вот обратитесь к оптинским монахам.

Я улыбнулась, а он говорит:

— Это я вам серьезно говорю, они вам скажут все на пользу.

Когда я повидалась с ними, они и говорят:

— Если люди, которые занимаются изысканиями признаков кончины мира, а о душах своих не заботятся, это все они делают ради других (очевидно, чтобы сообщить сенсационную новость).

Так вот, монахи мне сказали, что людям не полезно знать время Второго Пришествия. Бдите и молитесь, — сказал Спаситель (Ср.: Мк. 14, 38). Значит, не надо предугадывать событий, а в свое время верным будет все открыто. Дедушка остался доволен ответом монахов, так как он тоже не сторонник того, когда доверяют всяким фантазиям в этой области.

Я спросила:

— Батюшка, а говорят, что и Иоанн Богослов придет?

Он ответил:

— Все это будет, но это великая тайна.

И еще сказал:

— Во дни Ноя Господь в течение ста лет говорил, что будет потоп, но Ему не верили, не каялись, и из множества людей нашелся один праведник с семейством. Так будет и в пришествие Сына Человеческого (Мф. 24, 37).

И еще Дедушка много раз повторял:

— Держитесь твердо Православия.

Во время моей исповеди Дедушка много раз повторял:

— Боже, буди ко мне милостив!»

«Вечер» старца Нектария

«Это было летом 1915 г. во время войны с немцами. Нас было трое: мать, сестра — 28 лет и я — 22 лет.

Сестра часто болела приступами слепоты, дурноты и чем-то вроде летаргии. Припадки почти ежемесячные. Болезнь началась, когда ей было 18 лет. За эти прошедшие десять лет ее лечили десять докторов и четыре профессора. И кроме бесконечных денежных трат, поездок за границу и рухнувших надежд — ничего!

Мать моя, очень религиозная женщина, много слышала об Оптинских старцах и решила ехать в Оптину. Она берет с собой меня. Я же рвусь на курсы сестер милосердия, чтобы попасть на войну. Мать меня не пускает и говорит:

— Благословит тебя Старец — отпущу, а нет — не поедешь, а пока мы по дороге еще в Троице-Сергиевскую Лавру заедем помолиться.

Приехали в Оптину через Москву, Козельск, откуда на извозчике в Пустынь и на пароме через Жиздру. Поражает высота деревьев в лесу, окружающем монастырь. Остановились в монастырской гостинице, где узнали, что старец о. Анатолий болен и посетителей не принимает.

— А пока он поправится, сходите в Скит к о. Нектарию, — посоветовал нам гостиник, что мы и сделали.

Говорят, о. Нектарий недавно вышел из затвора и теперь принимает богомольцев у себя в келлии в Скиту.

В приемной у Старца мы застали уже человек тридцать в ожидании его выхода. В толпе кто-то сказал:

— Батюшка сегодня пойдет с нами гулять.

Ждали мы минут 10-15. Вышел небольшого роста старичок и с ним келейник. Большинство из толпы встало на колени, в том числе и моя мать. Старец окинул всех взглядом, подошел к маме и говорит:

— Ты пришла молиться о больной дочери? Она будет здорова, привези ее к нам, а пока приходи сюда под вечер, а сперва прогулка.

Слово “вечер” всех очень удивило, а одна женщина, крестьянка, говорит моей матери:

— Ты, верно, дочь просватанную привезла благословляться к Батюшке?

Всех по очереди Батюшка благословил и ушел к себе в келлию. Вышел келейник и просил всех прийти в шесть часов вечера:

— Батюшка пойдет гулять.

В шесть часов мы все снова пришли. Батюшка вышел, посмотрел на всех, подошел ко мне, взял меня за руку и повел к солдату (жандарму). Захватив его руку вместе с моей, так и повел нас к двери и дальше по дороге по лесу. Вся толпа шла за нами. Так мы гуляли минут 10-20. Солдат, бедный, смущался, краснел, а мне идти было довольно неудобно. Когда пришли обратно, в келлии уже стоял стол под образами, чашки с чаем и пряники и конфеты в бумажках. Отец Нектарий посадил меня и солдата в передний угол под образа, а келейнику велел завести граммофон (какие-то духовные песнопения — не помню что). Я чувствовала себя неловко, как-то странно все казалось. Старец взял со стола семь пряников (белые с розовым пояском; такие продавались по деревням в России) и передал их моей матери со словами:

— Отвези их больной дочери, пусть каждый день съедает по одному и почаще причащается. Будет здорова. Поедете в Петербург — привези ее сюда поговеть.

С этими словами он от нас ушел, и мы все поднялись и ушли. А из толпы многие меня и маму поздравляли, говоря:

— Батюшка-то твою дочь повенчал, увидишь, нынче замуж пойдет.

Так оно и вышло!

По приезде домой в имение мы узнали, что в наше отсутствие сестра была все время здорова. Она приняла пряники с верой (их было семь). После седьмого она причастилась. Больше до самой смерти прежние припадки никогда не повторялись. Она смогла закончить консерваторию и после революции преподавать пение.