Оптина Пустынь и ее время

Как Закхей, который влезал на дерево ради простого любопытства, как только лишь увидел Божественного Спасителя мира, от Которого ему ничего не было нужно, к Которому привлекали его только лишь слухи о Его великой святости, о Его неземной правде; к Которому его влекло только лишь одно человеческое желание подивиться людскому удивлению, поблагоговеть с благоговением массы, наконец, просто чтобы самому иметь понятие, Кто Он, Что Он, получилось совершенно неожиданное для Закхея; и как достаточно было Закхею увидать это воплощенное смирение, эту идеальную кротость, чтобы на фоне яркого света, излучаемого Им, он мгновенно увидел все свое несовершенство, всю свою греховность и, пораженный всем этим, мгновенно воскликнул: Господи, половину имения моего я отдам нищим и, если кого чем обидел, воздам вчетверо, а Иисус сказал ему: Ныне пришло спасение дому сему (Лк. 19, 8-9). Точно такой же психологический процесс совершился у этих скитских стен и с душами... Гоголя, Киреевского и др.

И как только я узнал Оптину Пустынь, — когда Господь помог мне здесь, недостойному, под сенью обители этих молитвенников- старцев, увидать святую правду и смысл жизни; когда в течение нескольких дней созерцательного многочасового пребывания здесь, у этих небольших по величине, но неограниченных по вмещаемой ими духовности хибарок — келлий старцев, мне пришлось увидать самому в себе то, на что у меня раньше никогда не открывались глаза; покаяться самому перед собой в самых мелких и в самых крупных греховных деяниях, — я сразу разрешил ту психологическую загадку, которую ставило перед моим умом какое-то странное, необъяснимое состояние, даже во время моего неверия; которое всегда охватывало мою душу при чтении высоких мест Божественного слова; при трогательной молитве кого-нибудь из встречающихся в храме, в часовне; при посещении жилищ таких великих подвижников духа, как Серафим Саровский чудотворец; при встрече с такими великими иноками, полными удивительной кротости, какого-то нечеловеческого смирения и любви...

Тотчас же по прибытии, как только я узнал о том, что в Оптиной старчествуют три старца: Феодосий (скитоначальник), о. Нектарий и о. Анатолий, я решил прежде всего отправиться к о. Феодосию.

Как я сказал уже выше, прием старцами мужского элемента производится извнутри Скита. Я вошел в святые ворота, отворил их, и предо мной открылась чудная картина роскошного, обильного цветами сада, которые доходили своим ростом до полного роста человека и насыщали воздух таким ароматом, что можно забыть в буквальном смысле слова все окружающее.

Прямо против меня стояла небольшая деревянная, но чрезвычайно своеобразной архитектуры церковь — это храм Предтечева Скита, отличительная особенность которого заключается в том, что внутри его все решительно сделано из дерева и, как говорят, самими монахами. Кроме того, все иконы в церкви не имеют на себе так называемых риз, а открыты всей своей живописью.

По обеим сторонам дорожки, от святых ворот к скитской церкви, в начале ее, на одной стороне, направо — келлия о. Нектария, а налево — келлия скитоначальника старца Феодосия. Направившись к последнему, я позвонил. Выходит келейник и просит меня войти. Когда я вошел, передо мною был длинный, очень чистый коридор, увешанный всевозможными текстами из Св. Писания, поучений монахам и приходящим мирянам. Направо была большая комната. Я вошел в нее. Передний угол наполнен образами, налево у стены — большой кожаный диван, над ним портреты: большой портрет старца Амвросия, лежащего на кровати, затем Варсонофия, а дальше различных епископов и вообще лиц, известных как в Оптиной Пустыни, так и в других обителях. Через короткий промежуток времени ко мне вошел старец Феодосий, человек высокого роста, с очень густыми, с большой проседью волосами, с небольшой бородкой и очень красивыми, глубокими, вдумчивыми глазами.

Необходимо заметить... я и здесь, из ложного опасения и считая для себя вопрос о спиритизме уже законченным, приступил к Старцу, ничего не говоря о своей деятельности по спиритизму, с вопросами, тесно связанными с моей литературной и лекционной деятельностью.

И здесь я, как и у старца Герасима433, снова самолично наблюдал поразительную силу духовного опыта и провидения старцев.

Передо мной был человек огромного духовного опыта и широко образованный. Благословляя меня на работу популяризации христианско-нравственной этики, он преподал мне чрезвычайно много ценных советов; снабдил меня указаниями и назиданиями, которые, как уже я вижу теперь, были так необходимы, так нужны мне.