Opus 1

«Потому что. – Ева лежала на животе, болтая ногами в воздухе, и мрачно смотрела на экран разложенного перед ними ноута. Там шла серия их любимого мультика, где герои угодили в коварнейшую ловушку: волшебный город, исполнявший все их желания. – Летом мне стукнет восемнадцать, и я перейду на четвёртый курс, и надо будет готовиться к поступлению в консу, думать обо всё этом, решать… а я даже не знаю, хочу я туда или нет».

«Ты же любишь музыку».

«Не знаю. Иногда после занятий с мамой мне кажется, что я её ненавижу. Музыку, не маму».

«Отделяй зёрна от плевел, дурилка. На нас с Лёшкой мама тоже орала. И затрещины отвешивала. Она просто… принимает это слишком близко к сердцу. А музыка тут ни при чём».

«Но я правда не знаю, хочу ли я в консу. Новым Ростроповичем мне всё равно не стать. Вдруг моё призвание вообще в другом, просто я не знаю? А родители уже всё давно за меня решили. – Ева нажала на пробел, поставив паузу, разлившую по комнате гнетущую тишину. – И вообще… не хочу взрослеть. Вот стукнет мне восемнадцать, и я буду уже взрослой, и уже как-то неприлично будет с тобой дурачиться и вот это всё. А там ещё немного, и надо будет работать, а потом выходить замуж и рожать маме внуков, и вообще…»

«Эх ты, дурилка. Мне двадцать три, если забыла, и что? Пусть кто-нибудь мне скажет, что в двадцать три неприлично прыгать и визжать, когда я не работаю, а моя любимая команда тащит. – Динка лениво села, исчезнув из поля зрения, – а парой секунд позже в затылок Еве прилетела декоративная бархатная подушка. – Или драться с тобой».

Перехватив подушку за уголок, Ева азартно ответила ударом на удар. Очень скоро чашки раскатились по подносу, выплеснув остатки чая на светлый пластик, а следующие десять минут сёстры Нельские сражались не на жизнь, а на смерть, грозясь попортить дизайнерский интерьер.

На самом деле быть детьми сёстры Нельские позволяли себе только друг с другом. За очень редким исключением. Потому что лишь с Динкой Ева могла позволить себе капризничать, жаловаться и дуться, не пряча всё это за масками юного вундеркинда, послушной дочери, прилежной ученицы – всего, что на неё исправно примеряли окружающие. Быть собой в полной мере, а не показывать лишь те стороны себя, что не вызовут осуждения.

«И замуж я пока не собираюсь, – продолжила запыхавшаяся Динка, когда они сошлись на ничьей и рухнули обратно на диван, синхронно отплёвываясь от светлых волос. – А дети – ты на меня посмотри, какие мне дети? Я за цветами-то слежу с горем пополам. – Сестра мотнула головой в сторону чахлых фиалок на подоконнике, вынужденных регулярно бороться за жизнь по причине недолива. – Слушай… я понимаю, как тебе хочется остаться там, где ты есть. Но взрослеть совсем не так плохо. И никто не мешает тебе оставаться ребёнком внутри хоть до конца жизни. А если твоя жизнь кончится раньше двухсотлетнего юбилея, я на тебя очень сильно обижусь, потому что сама намереваюсь прожить не меньше, а без моей дурилки мне будет скучно».

«Сама ты дурилка, – фыркнула Ева, собирая с покрывала курабье, рассыпанное в пылу боевых действий. – Какой двухсотлетний юбилей?»