Ещё она видела такие же глаза, похожие на осколки сапфира – у того, на чью руку сейчас опиралась её рука. Только его глаза не светились такой невинностью.
– Знакомьтесь, лиоретта. Аларена, моя дочь, – сказал Дэйлион. – Слыхали б вы, как она поёт.
– Я польщена, лиоретта!
Судя по восторженному девичьему взгляду, то была не просто учтивая фигура речи. Конечно, теперь любой керфианец почтёт за честь быть представленным деве из пророчества Лоурэн, будущей королеве…
От осознания, сколь жестоко они обмануты, Еве порой хотелось истерично расхохотаться.
– Хотя, возможно, лиоретта дала бы твоим способностям более строгую оценку, – продолжил убийца. – Лиоретта у нас тоже музицирует.
– Почту за честь спеть для вас!
– Может, даже удосужится как-нибудь тебя послушать. Ей вроде тоже нравятся твои любимые пьески… Те, которые писал наш знакомый Тибель. Правда, лиоретта?
– Так жаль его, – подхватила Аларена печально. – Я лично не знала лиэра Тибеля, но музыка у него была чудесная. Папочка нас так и не познакомил, жаль, что теперь уже никогда…
Ева едва подавила желание зажмуриться: так прогнать неуместные воспоминания было бы проще. И очень старалась, чтобы диминуэндо её настроения не отразилось на её лице, – но, судя по тому, как Аларена осеклась, его всё равно заметили.
– Впрочем, не буду вас задерживать, – невпопад закончила девушка, отступая в сторону. – Вы ведь сюда не ради меня пришли.
– Если сейчас вернёшься за стол, ещё успеешь к мороженому, – ласково посоветовал Дэйлион.
Чмокнув убийцу в щёку, как чмокает всякого любимого отца всякая любящая дочь, Аларена прошуршала мимо них, подметая мрамор синим бархатом шлейфа.
Убийство – очень эффективный способ взросления.
– Я в жизни всякого повидал, лиоретта, – сказал Дэйлион, когда их уже никто не мог услышать. – На моей памяти пролилось слишком много крови, чтобы я позволил своей дочери увидеть хоть малую её толику. Она не должна жить в мире, который готовила для неё Айрес тирин Тибель. Не должна жить в мире, где её дорогой папа – убийца. – Он неторопливо повёл Еву к пруду, зеркалом черневшему в обрамлении гранитных берегов. – Можете не волноваться: у меня много своих секретов, в разглашении которых я совсем не заинтересован. Если ваш жених и правда тот, о ком пророчила Лоурэн, я последний, кого ему стоит бояться… и первый, кого стоит бояться его врагам.
– Потому что ваша дочь должна жить в мире, где на троне сидит мудрый истинный король? – почти без иронии предположила Ева, очень стараясь думать исключительно о том, что слышит и говорит сейчас.
– Миракл – многообещающий парнишка. Лишний раз на рожон не полезет, но своего не упустит. Арена, знаете ли, многое показывает.
Мимо прошёл рыжеволосый мужчина в зелёном мундире капитана городской стражи. Встретившись с Евой беглым взглядом, он уважительно склонил голову – и, застыв над водной гладью, по которой разбегались круги от золотых рыбьих хвостов, Ева попыталась вспомнить, где видела его лицо.
…отец Бианты, рыжей девчонки из застенков Кмитсвера. Точно. После коронации Миракл незамедлительно приставил к награде тех, кто помог ему короноваться, и этого человека в том числе. Капитан отказался стрелять в безоружных горожан, бастовавших против ареста любимейшего из Тибелей, а потом не просто помог этим горожанам строить баррикады, но и поднял своих людей на подмогу. Только вот не учёл, что его дочь в тот день решит прогулять школу, и папина весточка с приказом отправиться в безопасное место её не застанет. Или не смог предположить, что люди королевы будут пытать ребёнка – просто потому, что отец этого ребёнка, судя по его подрывной деятельности, мог участвовать в заговоре и проговориться при дочери о чём-нибудь важном.
Чёрт, сегодня всё в этом грёбаном дворце напоминает о том, что она предпочла бы не вспоминать никогда! Как бы вернуться к той жизни, где в категорию «забыть на веки вечные» попадало только лицо её мёртвого брата? Или хотя бы просто к жизни…
…нет, вот об этом тоже лучше не вспоминать.
– Спроси, – очень вовремя и очень вкрадчиво пропело в ушах. – Пока есть возможность.
Рука в белой перчатке почти непроизвольно выскользнула из-под руки в чёрной.
Сделав вид, что её крайне заинтересовали обитатели пруда, Ева присела на гранитный бортик:
– Что спросить? – едва шевеля губами, сквозь зубы уточнила она.
– Сама знаешь, – Мэт почти мурлыкал. – Кое-что поинтереснее трогательных баек старого волка, который очень хочет убедить тебя, что он вылез на свет в овечьей шкурке.
– От волка слышу.
– Простите? – вежливо переспросил Дэйлион.
– Нет, ничего. – Глядя, как рыбки неторопливо скользят в водном хрустале, Ева оперлась ладонью на полированный гранит. – Это я… сама с собой.
Она действительно знала. Вопрос, возникший ещё в витражной галерее, удивительно легко всплыл в памяти.
Наверное, потому, что об этом думать было не столь болезненно, сколь обо всём остальном.