Opus Dei. Археология службы

Стоит задуматься над совершенно особой природой приказа, который не является настоящим актом (поэтому Варрон может сказать, что тот, кто отдает приказ, «не делает и не действует»: 6, 77, 245), но имеет смысл только потому, что делает своим объектом и берет на себя действие другого (который, как предполагается, должен повиноваться, то есть выполнить приказ). Именно в этом смысле, как указал Магделен (Magdelain, p. 34–42), императив определяет глагольное наклонение, характерное для права (ius esto, emptor esto, piaculum esto, sacer esto, exta porriciunto, paricidas esto[171]), поскольку постановление нормы, иначе само по себе пустое, всегда имеет своим объектом поведение или действие внешнего ему индивида. Но именно по этой причине не так-то просто определить с семантической точки зрения значение императива, в индоевропейских языках морфологически совпадающего с корнем глагола: в самом деле, нет никакого сущностного различия между действием, выраженным в форме констатива («он пойдет») и тем же действием, совершенным в качестве исполнения приказа («пойди!»). И тем не менее цель действия, совершенного во исполнение приказа, состоит не только в том, что следует из природы данного акта, но является (или претендует на то, чтобы являться) также и прежде всего исполнением приказа. (По этой причине – по крайней мере, до судебных процессов, последовавших за Второй мировой войной, – раньше считалось, что тот, кто исполняет приказ, не должен отвечать за последствия своего акта.)

Здесь мы можем видеть близость между онтологией приказа и той онтологией обязанности, что мы пытались определить выше. Как тот, кто исполняет приказ, так и тот, кто совершает литургический акт, не просто существуют и не просто действуют, но определяются в своем бытии своим действием и наоборот. Исполняющий обязанность служащий [ufficiale] – точно так же как и служитель [officiante] – есть то, что он должен, и должен то, что он есть: иными словами, он является приказанным сущим. Для трансформации бытия в долг-быть, которой определяется как этика, так и онтология с политикой Нового времени, это будет служить образцом.

ℵ Своеобразная структура officium получила отражение в сфере канонического права в дискуссиях между теми, кто рассматривает обязанность как объективную ситуацию, и теми, кто считает ее субъективной ситуацией. Согласно первым, служебная обязанность, будучи институциональной реалией (ministerium, dignitas, honor), является чем-то вроде объективного элемента, определяемого нормативной схемой поведения и получающего подтверждение в titulus и в beneficium (экономическом доходе); для вторых, напротив, она сущностно является munus, деятельностью, осуществляемой субъектом в качестве исполнения функции (ср.: Vitale, p. 101).

Однако достаточно чуть внимательнее рассмотреть эти дискуссионные термины, чтобы констатировать, что на самом деле речь идет о двух сторонах одного и того же феномена. Разумеется, традиция канонистов открыто подчеркивает первенство субъективного элемента исполнения (officium datur principaliter non propter dignitatem, sed propter exercitium[172]: ibid., p. 98); но из строгой корреляции, которую тексты устанавливают между объективным и субъективным элементом officium, следует, что оба элемента образуют два полюса одной системы, внутри которой они попеременно обосновывают и определяют друг друга независимо от терминологических колебаний. Так, согласно Панормитанусу[173], прелатура является почетной должностью (honor), на которую, однако, назначают не для того, чтобы оказать честь (honor), но из-за служения, которое она подразумевает (non datur propter honorem, sed propter onus[174]), однако именно по этой причине прелату причитаются почести (in consequentia praelato debetur honor: ibid.); а в декреталии, упорядочивающей церемониал рукоположения и озаглавленной de sacra unctione[175], мы читаем, что caput inungitur propter auctoritatem et dignitatem, et manus propter ministerium et officium[176] (ibid., p. 132).

Когда современные канонисты, пытаясь примирить обе позиции, понимают служебную обязанность как «субъективную ситуацию» или как «долг по компетенции», который наделяет определенного субъекта легитимностью (и связанным с ней долгом) совершать определенные акты в силу его должности или функции, они всего лишь повторяют ту круговую структуру, которой, как мы видели, определяется литургическая практика.