Opus Dei. Археология службы

Дицингер продемонстрировал строгую корреляцию, которую литургические тексты устанавливают между officium и effectus. Литургическое действие (officium в широком смысле) происходит при соучастии двух различных, и в то же время неразделимых, элементов: это ministerium священника – officium в узком смысле, действующее исключительно как инструментальная причина – и божественное вмешательство – effectus – которое его завершает и делает действительным. Целый ряд текстов, извлеченных из древних сакраментариев и из Missale romanum, как будто навязчиво твердят об этой корреляции: id quod fragili supplemus officio, tuo potius perficiatur effectu … ut quod nostro ministratur officio, tua benedictio potius impleatur … quod humilitatis nostrae gerendum est ministerio, virtutis tuae compleatur effectus… ad piae devotionis officium et ad tuae sanctificationis effectum [165](Diezinger, S. 73 и 106). То, насколько эта корреляция является строгой и должна пониматься как самое настоящее двуединство, совершенно недвусмысленно следует из самого древнего формуляра снятия сана с недостойного священника: Sic spiritualis benedictionis et delibationis mysticae gratiae, quantum in nobis est, te privamus, ut perdas sacrificandi et benedicendi et officium et effectum [166](ibid., S. 79). Officium и effectus различаются, и, однако, они нераздельно связаны друг с другом, поэтому их двуединство и составляет ту действительность литургического действа, от которой епископ отныне отлучен.

10. Стоит задуматься над парадоксальной круговой структурой, которую демонстрируют эти примеры, и над возможными следствиями из нее для понимания человеческого действия и этики. Действие расщепляется на два элемента, первый из которых, ministerium (или officium в узком смысле) определяет только бытие и инструментальное действие священника и в таком качестве представляется в терминах смирения и несовершенства (fragili officio… humilitatis nostrae ministerio). Второй, осуществляющий первый и ведущий его к совершенству, относится к божественной природе, и, однако, он словно бы вписан в первый и содержится в нем, так что правильное исполнение священнической функции необходимым и автоматическим образом влечет за собой осуществление effectus (здесь мы узнаем дуализм opus operantis и opus operatum, посредством которого схоластика определяла литургическую тайну).

Божественный effectus определяется человеческим служением, а оно – божественным effectus. Их действительное единство является officium-efficium. Однако это означает, что officium устанавливает между бытием и практикой круговое отношение, в котором бытие священника определяет его практику, а та, в свою очередь, определяет бытие. В officium онтология и практика становятся неразрешимыми: священник должен быть тем, что он есть, и есть то, чем он должен быть.

В этой точке становится понятно, что стоит на кону в стратегии Амвросия: речь идет о том, чтобы найти – по ту сторону принципов античной этики и в то же самое время сохраняя с ней преемственность – понятие, которое позволило бы помыслить и определить действие священника и Церкви в целом.

Если проблемой ранней Церкви было то, каким образом примирить духовное достоинство (обладание харизмами) с осуществлением юридико-бюрократической функции, а празднование божественного mysterium – с исполнением человеческого ministerium, то цицероновское понятие officium, обозначавшее не абсолютный этический принцип, но, скорее, «то, что нужно сделать в данной ситуации» (согласно формуле, которую Дюран позаимствует у Исидора: proprius vel congruus actus uniuscuiusque personae secundum mores et leges civitatis vel instituta professionis[167]: Durandus, II, p. 14), предоставило связную модель, позволяющую обоим аспектам совпасть настолько, насколько это возможно.