Opus Dei. Археология службы

Когда метафизика воли придет к своему предельному выражению в нововременной мысли у Шеллинга («В последней, высшей инстанции нет иного бытия, кроме воления. Воление есть прабытие [Ursein]… Вся философия стремится к тому, чтобы найти это высшее выражение» (Шеллинг, с. 101)), следует не забывать, что понятие воли было введено в онтологию между III и IV веками по причине того, что понятие бытия постепенно трансформировалось в смысле дельности. Подобно тому, как долг был введен в этику, чтобы обеспечить основаниями приказ, понятие воли было выработано для того, чтобы объяснить переход от потенции к действительности. Если бытие есть то, что должно быть актуализировано, если оно с необходимостью подразумевает пуск-в-дело, следует предположить некую волю, делающую это возможным. Это требование в зародышевом виде присутствует уже у Аристотеля, у которого понятие воли впервые появляется в чисто онтологическом контексте, чтобы объяснить переход от потенции к акту: тот, у кого есть hexis некой способности, может перейти к действию «когда на то будет его воля [hoti boulētheis]» (О душе, 417a 26–27); в этом же смысле, поскольку человеческая потенция-способность, будучи рациональной потенцией, может производить нечто и его противоположность, «необходимо, чтобы суверенно решающим [to kyrion] было нечто другое, что я назову волей или выбором [orexin ē proairesin]» (Метафизика, 1048a 11).

Поэтому онтология приказа и онтология дельности тесно связаны между собой: так же как и пуск-в-дело, приказ предполагает волю. Согласно формуле, выражающей приказ властителя (sic volo, sic iubeo[252]), «воление» может означать только «приказание», а «приказание» с необходимостью подразумевает воление. Воля – это форма, которую бытие принимает в онтологии приказа и дельности. Если бытие не есть, но должно само себя реализовать, тогда оно по самой своей сути есть воля и приказ; и наоборот, если бытие есть воля, то оно не просто есть, но должно быть. Проблема будущей философии – это проблема того, как помыслить онтологию по ту сторону дельности и приказа и как помыслить этику и политику, которые были бы полностью свободны от понятий долга и воли.

Александр Погребняк Efficium Джорджо Агамбен о должности бытия

Я ведь каждое утро хожу в должность.

Н. В. Гоголь. Женитьба

Надо, господа, дело делать! Надо дело делать!

А. П. Чехов. Дядя Ваня

Тебе повезло, ты не такой, как все,

Ты работаешь в офисе.

Группировка «Ленинград». Менеджер

1 Служебное время

Выдвинутый еще в середине прошлого века теоретиками Франкфуртской школы диагноз, согласно которому мы живем в эпоху тотального администрирования, сегодня, когда практически любая форма существования описывается по модели делового предприятия и подчиняется принципам «эффективного менеджмента», выглядит как никогда точным. Производство эффектов «деятельного отношения» ко всем аспектам жизни возрастает в той мере, в какой становится проблематичным смысл той или иной конкретной деятельности, место которого занимают «развитие», «безопасность» и им подобные «бесконечные задачи». И было бы заблуждением считать, что дело ограничивается лишь формой, не затрагивая при этом содержание; что это всего-навсего «риторика», пусть даже чрезмерно навязчивая, – нет, изменение в характере дискурса[253] выражает то, что происходит на уровне реального положения дел.

Opus Dei Джорджо Агамбена фокусируется как раз на этом событии онтологической трансформации. Тема книги – генезис принципа императивности, выявление условий, при которых стало возможным принятие долженствования (приказного характера, необходимой нацеленности на некий эффект) в качестве приоритетной модальности бытия. «Реально только то, что действительно и в таком качестве является управляемым и действенным»[254], – такова формула, которая с некоторых пор определяет господствующую парадигму как первой философии, так и этики, но в наши дни, как полагает автор, она становится еще и знаком кризиса этой парадигмы, которая «утрачивает свою притягательную силу именно в тот момент, когда она достигла своего максимального распространения»[255]. Когда всё без исключения должно быть тем или иным образом задействовано – например, в сфере производства прибавочной стоимости, или безопасности, или наслаждения и т. д., притом что сами эти цели, в свою очередь, служат лишь стимуляторами дальнейшей деятельности, – тогда слишком многое оказывается задействованным как раз в качестве исключенного из процесса (в качестве «отстающего», «устаревшего», «нерентабельного», но также и «опасного», «тревожного» и т. п.; от подобного рода определений бегут как от чумы, но тем неизбежней под них подпадают).