Вырваться в Геленджик было непросто. Елизавета Львовна устроилась билетером в театр и каждый вечер работала. Отец снял дачу и предполагал, что Женя, как и все предыдущие годы, отпуск проведет там с детьми: дочерью и племянницей Юлечкой. Но на этот раз Женя взбрыкнула.
– Я семь лет не отдыхала. Я умираю от усталости и хочу отдохнуть как нормальная женщина, с мужем, – сказала она матери.
– Но папе будет тяжело с детьми. Он и так устал.
– Я понимаю, – взмолилась Женя, – но ты себе представляешь мою жизнь, мама? Я мчусь бегом после работы, чтобы успеть забрать ребенка из сада, весь вечер с ней на Басманной, укладываю и потом еду на Преображенку к Севе. При этом, не забудь, мне надо еще к диссертации готовиться! А на выходные она всегда у нас на Преображенке, и все равно я стараюсь заниматься.
– Я работаю все лето, я не могу на даче сидеть. А папа плохо себя чувствует. Ты не можешь никуда ехать, – сказала Елизавета Львовна.
– Пусть Таня ему поможет. Я сколько лет не вылезаю с дачи, а она каждый год ездит с Юрой в отпуск. Да еще и требует, чтобы Сева ко мне на дачу не приезжал.
– Глупости, ничего такого она никогда не говорила. Сева сам не очень рвется на дачу. За все эти годы сколько времени он там провел со своим собственным ребенком? Трех дней не наберется.
– Еще как говорила. – Женя процитировала слова сестры: – «Пусть Сева не приезжает, он будет тебя отвлекать»… Это вообще что такое?! Ты что, не помнишь, как, когда мы только поженились, я уехала на дачу сидеть с Юлей, а Сева приезжал ко мне тайком и свистел под окнами, чтобы я вышла к нему? А то не дай бог, его бабушка увидит! А потом последним поездом уезжал назад в Москву. Конечно, после такого отношения он не любит на дачу ездить.
– Но в результате-то он тебя все-таки утащил с дачи, и вся забота о ребенке упала на бабушку. А она после инфаркта и с костылем. Но он об этом разве думал?
– Мы были молодожены, это было мое первое лето с мужем, и именно с мужем я хотела его провести! И ребенок, прости меня, все-таки не наш был, а Танин. В общем, дача не дача – мне ничего не интересно. Я поеду отдыхать в этом году с мужем. Я заслужила, я тяжело работаю, в конце концов!
…Сева плюхнулся на песок рядом с Женей.
– Ну что, ты совсем сумасшедшая? Что ты устраиваешь? Нам там и быть не надо совсем, мы все время будем на пляже или в городе. А ночевать – какая разница где? Есть свой угол и хорошо. И мы одни, никто нам в затылок не дышит.
– А как вещи там оставить, когда мы уйдем на пляж?
– Дверь закрывается.
– Как закрывается? Там просто какая-то железяка, ни замка, ни ключа. Ее любой отодвинуть может. Я уже была в Геленджике с Иркой, мы жили в нормальной комнате, с окном, со шкафом. Там была кухня, можно было чай вскипятить. А это что?
– И здесь можно. Они разрешают чай вскипятить на кухне.
Так и зажили. Питались днем в столовых рядом с пляжем, вечерами ходили в рестораны. Все дни напролет Сева играл в преферанс, но Женя заранее знала, что так оно и будет, и не роптала. Она загорала, плавала и болтала с Леной, женой одного из Севиных карточных партнеров, которая до приезда Жени умирала от скуки. Через неделю Сева вдруг объявил, что должен возвращаться в Москву.
– Собирайся, поехали домой. Мне надо на работу.
– Как домой? Я не отдыхала семь лет, я поссорилась с родителями, приехала сюда к тебе – и все это ради недели жизни в этой конуре?
– Меня с работы вызывают, ты понимаешь? Надо возвращаться. Остаток отпуска проведешь на даче, с ребенком.
– Почему ты мне заранее не сказал, что уезжать собираешься? Ты же знал, что я еду на три недели. У меня обратный билет уже куплен. Я семь лет не отдыхала.
– Если я еще раз услышу про семь лет, я сойду с ума! – Сева выскочил из фургона, хлопнув дверью.
Когда он вернулся, Женя сидела на том же месте.
– Знаешь что, ты права, – сказал он. – Ты оставайся. Оставайся, отдыхай до конца своего отпуска. А я поеду.
Сева уехал. Женя его проводила до автовокзала, но не поехала с ним в Анапу – своего аэропорта в Геленджике не было, самолеты из Москвы и обратно летали до Анапы, а оттуда надо было добираться полтора часа по серпантинной дороге в горах над расстилающимся внизу морем.
Они почти не разговаривали, оба чувствовали себя обиженными. Женя вернулась в свою конуру, упала на топчан и проплакала больше суток. На следующий день она так и не вышла ни поесть, ни на море, несмотря на то, что фургон раскалился, как духовка. Обида душила ее, она не могла отогнать подозрения, что Сева вот так бросил ее не из-за работы, а совсем по другой причине.
У Севы была своя жизнь. Он никогда не был на коротком поводке, а беспрерывно таскался по разным своим делам: преферанс, ипподром, баня, друзья, кабаки. Где он, что делает, с кем – в точности Женя никогда не знала, у него всегда был один ответ: по друзьям, пишу пулечку.