Укрась (себя) величием и силою, в славу и честь облекись.
Пошли же вестниковъ[1309] во гневе и всякаго гордеца смири.
Высокомернаго унизь[1310], а нечестивых тотчас сокруши[1311].
Зарой (их)[1312] вместе в землю вне[1313] и лица их покрой безчестиемъ[1314].
(Тогда и)[1315] Я признаю, что десница твоя может спасти.
Но вот у тебя зверь[1316], подобно волам, траву естъ[1317].
Вот его крепость на чреслах, а сила его на пупе чрева[1318].
Поставилъ хвост (свой)[1319], как кипарис, а жилы (как веревки)[1320] сплетены.
Ребра его — ребра медныя, хребет его — литое железо.
Вот это начало творения Господня, созданное для того, чтобы было унижено Ангелами Его[1321].
Восшедши на отвесную скалу, онъ[1322] доставил радость четвероногим в тартаре[1323].
Подъ всяким деревом он спит: при тростнике, и папирусе, и болотномъ растении.
Осеняют его большия деревья с отраслями и растения полевыя[1324].
Если сделается наводнение[1325], он не забоится, остается спокойным, хотябы Иордан вошел в рот его.
Глазомъ своим охватит его, разсердившись, раздвинет ноздри (свои)[1326].
Можешь ли удою вытащить змея[1327], или обложить уздою ноздри его?
Или вденешь кольцо[1328] в ноздри его? просверлишь-ли шиломъ[1329] челюсть его?
Заговоритъ ли он с тобою с молением (или)[1330] прошением кротко?
Сделает ли он с тобою договор? возьмешь ли его себе въ вечнаго раба?
Станешь-ли забавляться им, как птичкою, или свяжешь его, как воробья, для ребенка?
Питаются ли им народы и разделяют ли его финикийския племена[1331]?
Напротив, все мореходы собравшись не поднимут одной кожи хвоста его и (не положатъ на) лодки[1332] рыбарей головы его[1333].
Положишь-ли на него руку, вспоминая о борьбе, бывающей на теле его[1334]? Да более и не будетъ[1335].
Глава 41
Не виделъ ли ты его[1336] и не удивлялся ли тому, что говорят? не убоялся ли (того), что приготовлено у Меня[1337]? Кто может противиться Мне? или кто станет против Меня и стерпит?
Ведь вся поднебесная Моя.
Не умолчу о нем и словомъ[1338] силы помилую[1339] равнаго ему[1340].
Кто откроет наружную сторону одежды его[1341]? в изгибы груди[1342] его кто войдет?
Двери пасти его кто отворит? вокруг зубов его страх.
Чрево его — медные щиты, покровъ[1343] его — как смиритъ[1344] камень.
Одинъ к другому[1345] присоединены[1346], так что и воздух не проходит чрез него[1347].
Какъ человек соединяется с человеком, (так) они соединены и не расторгаются.
При чихании[1348] его показывается свет, а глаза его блестят, как денница.
Из пасти его выходят как бы светильники горящие и разлетаются как искры[1349] огненныя.
Изъ ноздрей его выходит дым (как бы из) печи, наполненной горящими углями.
Дыхание[1350] его — какъ[1351] угли горящие и как бы[1352] пламя из пасти его выходит.
На шее его обитает сила, пред ним спешит погибель[1353].
Мясистыя части тела его плотно сомкнуты[1354], будешь лить на него, и он не подвинется.
Сердце его твердо, как камень, упруго[1355], какъ неподвижная наковальня.
Когда онъ обернется, страх (бывает)[1356] четвероногим зверям, скачущимъ[1357] по земле.
Если направлены будут на него копья, ничего они ему не сделают, а также и вонзенный[1358] дротик и броня[1359].
Железо он считает за солому, а медь за гнилое дерево.
Не уязвитъ его медный лук, а каменнометную пращу он считает за сено.
Молот онъ считает за тростник, смеется он свисту стрелы[1360].
Ложе его — острые камни, всякое морское золото под ним безчисленно[1361], какъ грязь.
Онъ разжигаетъ[1362] бездну, как медную печь, считает море как бы мироварницей[1363],