Оракул выбирает королеву

Арман коротко пожал плечами.

— Откат после модификаторов. Может, к обеду смогу.

И снова умолк, цедя воду. Леона смотрела на него и ловила себя на совершенно крамольной и неуместной мысли. О чем? Да о том, что Арман Линто ей определенно нравился. Нет, это не пылкая влюбленность, не наваждение, но определенно и не равнодушие. Было в нем что-то особенное, Леона даже не могла понять, что именно, и отчего ее сердце начинало стучать чуточку быстрее.

"Это просто жалость, — она тихо вздохнула — жалость к человеку, который несет непростую ношу, и до сих пор не сломался".

А еще, может быть, он ей чуточку нравится потому, что все это время вел себя с ней как благородный человек, ни разу не обидев. Интересно, он со всеми женщинами такой или только с ней, потому что она — маркиза Риквейл?

Любопытно… Но от мыслей о других женщинах почему-то стало неприятно. Конечно же, они были, всякие и разные. Вполне нормально для здорового и богатого мужчины, которого, к тому же, еще и побаивается королевский двор.

"Куда тебя несет, Леона? Между прочим, при живом муже. Да и льесс Линто, судя по всему, не расположен к страстному роману…"

И тут же вспомнила, как он на нее посмотрел тогда, когда она завернулась в полотенце и думала, что успеет проскочить незамеченной.

…Все было сложно.

Попивая кофе, Леона рассматривала герцога Саторийского. За прошедшие дни у него на подбородке и щеках появилась что-то вроде короткой бородки, которую так и хотелось погладить. И даже стакан к губам он подносил отточенным, аристократичным движением…

А она… Ей ведь ничего не стоило, лишившись метки и убив напавших, попросту сбежать, а его бросить. Она была бы свободна, а отпечаток королевы через некоторое время сам распался бы, просочился в меморум. Но нет. Даже мысли не возникло, что так можно. Бегала со всех ног, лишь бы успеть его вытащить. И ради чего? А ради того, чтобы он теперь ее все-таки довез до Оракула. Если, конечно, Леона не увидит, где держат Витту.

Леона смотрела на человека, которого должна была считать своим врагом. Он вызывал у нее чувства противоположные тем, какие должен вызывать враг. Не было ненависти, презрения или еще чего-то там. А было… нечто неопределенное. Теплое. Она просто желала ему добра.

"Жаль, что я не встретила его до Риквейла", — подумала Леона.

И сама себе ответила:

"Ну и что? Даже если бы встретила, думаешь, Арман Линто на тебе бы женился? Да он не женится ни на ком и никогда, потому что с потрохами принадлежит ее величеству".

Леона вздрогнула, когда ее пальцы накрыла жесткая ладонь Армана.

— Вы погрустнели. Отчего?

— А с чего мне веселиться, — неумело соврала она, — учитывая то, куда вы меня отвезете в итоге.

Арман отставил стакан, а руку свою так и не убрал. У Леоны от этого незатейливого прикосновения мурашки побежали по коже, от запястья — к плечу.

— Я вам обещаю, что ничего плохого с вами не случится, и жить вы будете, — сказал он, — клянусь всем, что мне дорого.

— Обещаете? — переспросила она, а сама думала о другом.

В голове толкались бессвязные мысли о том, что совершенно внезапно ей хочется, чтобы Арман не разрывал этого контакта, и вообще, ей было так хорошо и спокойно у него на руках…

— Обещаю, ничего плохого, — быстро повторил он и отвернулся.

Как все-таки жаль, что им не быть вместе… Леона вздохнула и осторожно убрала руку. Вот не нужно даже думать так, ничего хорошего из этого не выйдет.

Повисло напряженное молчание. Арман как будто ждал от нее чего-то, или сам не решался что-то сделать. И он снова был сердит, Леона не понимала, почему.

Тишину разбил громкий гул, доносящийся от выхода на улицу. Что-то с размаху ткнулось в дверь, и так несколько раз. Горничная подошла, открыла, это "что-то" пронеслось по темному холлу, а в следующий миг прямо на стол перед Арманом плюхнулся шмелик. К его брюшку из сплетенных стеблей был привязан мешочек.

— Ну, слава богу, это не Брант, — Арман оживился, взял шмелика в руку, — хотя мог бы и поторопиться, старый бездельник.

Леоне стало любопытно, она смотрела, как Арман отвязывает мешочек, который был размером с самого шмелика. Распустил нитки, которыми мешочек был перевязан, высыпал на ладонь несколько пилюль небесно-голубого оттенка, посмотрел на Леону и о чем-то задумался. Потом попросил:

— Возьмите к себе плантоса. Не боитесь?

— Он же улетит.

— Не улетит. Посадите его к себе на куртку, будет как брошь.

И, не дожидаясь, пока Леона что-то предпримет, сам взял маленькое тельце, протянул руку и посадил плантоса на воротник. Затем — Леона даже не сообразила сразу, что это было — уже убирая руку, как бы невзначай, провел подушечкой большого пальца по щеке Леоны, обрисовав скулу. И, как будто ничего и не произошло, с кривой улыбкой попросил:

— Если вы поели, я бы предложил прогуляться.

Леона вся окаменела от столь внезапной ласки. Снова заметались глупые мысли. Отвесить пощечину? Поджать губы? Или наоборот, состроить глазки? Что ему вообще надо, да и надо ли?

Дурой выглядеть не хотелось.

Поэтому она кое-как взяла себя в руки, вдохнула, выдохнула и спокойно поинтересовалась:

— Далеко ли?