Орангутан и Ваучер (сборник)

– Да на Москву идет, на Москву… Черт бы его побрал! Застит глаза от жгучего ветра, снега колкого. Хмурятся мужики, экономят силы для следующего рывка. У каждого, видно, своя цель: скорее в город, скорее распродать улов, получить деньги, а там, само знамо, покупки заморские – суматоха несусветная. Но вдруг вижу я… Впереди всех идет юноша совсем иного озаренья… На нем залатанное полукафтанье, стоптанные катанки, ушанка кургузая и в руках вот эти книги: «Грамматика» Смотрицкого и «Арифметика» Магницкого. – Никита указал на две принесенные им книги. – По ним я сразу узнал, кто идет впереди обоза!

Лицо врача перекосилось, брови нависли над вспыхнувшими глазами.

– Постойте! Постойте! Это же все во сне… – врач указал на книги. – А откуда у вас этот средневековый антиквариат? – Он взял со стола одну книгу, затем другую. – «Арифметика» Магницкого – 1721 года, «Грамматика» Смотрицкого… 1704 года…

– Товарищ дорогой, – Никита не мог успокоиться, – самое главное – выслушайте! Что касается книг, то они приобретены… потом, вследствие сна… на родине Ломоносова.

– Ну-ну…

– Так вот… Стою у ворот… Снег глаза застит, луна, словно тульский самовар, рыжая, а навстречу мне обоз во главе с ним… с Ломоносовым. Круглолицый он, краснощекий… Я его сразу узнал, но виду не показываю… Я-то рядом с ним кто? Жду, что дальше будет. Может, объедут оне, а может, и заночуют… Шут их знает… Только вижу, обоз прямо на меня движется… Ну, думаю, щас Михайло Василич Ломоносов подойдут и спросят чего-нибудь такое, о чем люди только через миллионы лет догадаются. Смотрю… оне пекарню проехали, церкву… перекрестили себя по несколько раз, шапки сняли – и ко мне… Чую, как в пот бросило, несмотря на мороз. У меня-то десятилетка всего-навсего за плечами…

– Странный сон… Как наяву все…

– Вот-вот… Лучше бы мне проснуться в тот миг иль сквозь землю провалиться… А нет, живое все, выпуклое, обвораживает, втягивает… И вот слышу я наконец густой, как у лесоруба, голос: «Здорово, детина. Михайло меня зовут, а тебя как?» – «Меня-то, – как попало пролепетал я, – Никита…» – «Никита, – грубо пробасил он. – Тогда лапу держи…» Подошел, протянул здоровенную ручищу, и я вдруг заметил, что Михаил Васильевич крепко продрогли, руки у них синие, а на щеках белые пятна. «Может, ко мне пройдем… в избу, – робко предложил я, – погреемся… Я ваших лошадей покормлю…» «Нет, – сурово возразил он, – не за оным зашел! Скажи мне, Никита-сын крестьянский, ты в школе приходской учился?» «Откуда? – чуть растерялся я. – У нас и школ таких нет». Ну, думаю, началось, щас будет расспрашивать, что да как? «Может, ты еще в какой школе учился?» Отвечаю: «Конечно, учился… Мореходную в этом году окончил». «Неужели?! – удивился он. – Такой юный, а уже школу русских моряков постиг». Я ему, мол, это совсем другая школа… А у него, видно, своя цель. Он с головы до ног оглядывает меня, словно для какого-то дела прикидывает, и говорит, не спеша, даже болезненно как-то: «Экзаменовать тебя не буду. Вижу, парень смышленый. Токо честно скажи мне, как перед святой Богородицей, не беря грех на душу: хоца тебе в Москве, в академии учиться или нет?» Такое предложение мне даже во сне не снилось… «Еще бы! – обрадовался я. – Только бы приняли!» – «Об оном, Никита, не печалься, – успокоил меня Ломоносов. – Главное – до Москвы дойти. На, держи!» Гляжу, снимает он китаечье полукафтанье и на мои плечи набрасывает. «Учителя там разыщи, Тарасия Посникова… Вот адрес… Скажи ему, что кафтан да ушанку Михайло тебе подарил, сын крестьянина с Курострова… Еще скажи, что болен он нынче… до Москвы не дойдет, а сей дерзкий замысел тебе поручил, тоже сыну крестьянина… Зримо?»

– Вот так история!.. – удивленно воскликнул врач. – Что, он даже в дом не зашел?

– Нет… Я ему предложил чаю с медом, а он вместо ответа обнял меня, как брата родного, книги сунул и в розвальни махом. Я ему: «Михаил Васильевич, может, на ферму наведаемся, технику поглядим новую?» А он: «В Москву! В Москву ступай… разберись, что к чему… Мне-то она не нужна нынче…» А сам – лошадей стегать… и в лес дальше, в лес… на розвальнях. Только его и видели.

– В лес? – удивился врач.

– Ну да, в лес.

– Вот тебе и первый русский академик! Словно нашей цивилизации испугался. А обоз как же?

– Обоз при мне остался. Я его развернул кое-как, дорога узковата… и… на Москву…

– Дошли?

– Пока нет, товарищ врач. Сами понимаете, какое передвижение во снах. Ноги изо всех сил работают, а сам на месте стоишь…

– Постойте! Постойте! – врач радовался и удивлялся необычному сну. – С какими оценками вы школу окончили?

– Почти с отличием… Но не в этом дело…

– И вас никуда не рекомендовали?

– Рекомендовали… Бригадиром фермы.

– Нет-нет… я нее о том. Учиться дальше вас рекомендовали или нет?

– Рекомендовали. С условием, если обратно вернусь.

– Ну и что же?

– Хватит… Седьмой год здесь работаю. Учиться мне шибко хоца. Только не по направлению, а чтобы свобода в этом смысле, как у Ломоносова, была.

– Вот это по-нашему, по-русски! Варя? – врач позвал медсестру. – Тут к нам интересный человек пришел.