Оранжерея

– Надеюсь, что нет. – Она глядит на стену, фокусируясь на каком-то образе в своей голове. – Надеюсь… – Ее рука снова тянется к животу. – Есть причина, по которой я набрала в отряд беременных женщин. Такое состояние сильно влияет на мировоззрение. Я многое открыла благодаря ему. – Ее глаза блестят. – Когда кто-то угрожает закабалить тебя на веки вечные и сделать так, что ты больше никогда не будешь собой, – ты пугаешься, злишься и стоишь только сам за себя, ограниченный собственными силами. Если проиграешь – это твой, единоличный проигрыш, только за него ты в ответе. Но когда кто-то рассчитал заранее, что какая-то часть тебя – новая личность, еще не рожденная, – сыграет ему на руку в каких-то грязных делах… когда ты и человек внутри тебя лишь циферки в чьем-то холодном расчетливом плане… – это бесит серьезнее. Ты воюешь с совершенно другой силой и стоишь не только за себя, а за что-то… большее. Понимаешь?

– Конечно. – Яна – нет, а Санни – остра как нож. Она знает, как быть, когда дело доходит до организации секретной подрывной ячейки… и все-таки она – нож с хрупким лезвием. – Могу я задать тебе один вопрос, Санни?

– Конечно. – Ее тон расслаблен, но мне видны мелкие признаки напряжения и морщинки вокруг ее глаз. Она знает, почему я обратилась к ней по настоящему имени.

– Что мы будем делать, когда все закончится? – Я с трудом подбираю нужные слова. – Мы собираемся добровольно запереть себя в этой плохонькой симуляции… фактически станем кораблем поколений – не выберемся отсюда как минимум десять гигасекунд, а это очень долго, если только в какой-то момент не врубить режим гибернации… Я думала, ты захочешь сбежать, выпутаться, предупредить всех во внешнем мире. Дать отпор Фиоре, Хант и Юрдону, привлекая силы извне. Но вместо этого мы замуровываем себя заживо у ворот в большой мир. Чем будем заниматься потом, когда замуруемся-таки?

Санни смотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова.

– Я хочу уйти на покой. – Она нервно оглядывает подвал. – От этого места у меня мурашки по коже – пойдем-ка домой… Послушай, Рив-Робин, здесь наше место. В этой больнице преображения, в оранжерее. Сюда отправляют тех, кто повредился умом на войне. Тех, кто нуждался в переделке, реабилитации. Юрдон, Хант и Фиоре принадлежат этому месту, оно им как раз… Но не думала ли ты, что, вероятно, точно так же и мы принадлежим ему? – Она выглядит затравленной.

Я раздумываю над ее вопросом с минуту и наконец говорю:

– Нет, не думала. – И заставляю себя добавить: – Хотя мне могло бы понравиться здесь, если бы они не заправляли тут всем.

– Именно для этого оранжерея и была создана. Дом отдыха. Бальзам на израненную душу. Ступай домой, к Сэму. – Яна поднимается по лестнице, не глядя на меня. – Подумай о том, что ты сделала, или о том, что сделал он. У меня на руках кровь, и я это понимаю. – Она уже преодолела полпути вверх, и мне приходится поторапливаться, чтобы от нее не отстать. – Ты не думаешь, что мир снаружи должен быть защищен от людей вроде нас?

На лестничной площадке я думаю, что ответить ей.

– Ну да, возможно, ты права. Мы творили ужасные дела. Но шла война, иначе было нельзя.

Яна глубоко вздыхает:

– Мне бы твою уверенность.

Я хлопаю глазами. Мою уверенность? Пока я не встретила ее здесь перепуганной и одинокой, всегда считала именно Санни чересчур уверенной в себе. Но теперь, когда все остальные заговорщики ушли, она выглядит растерянной и слегка потерянной.

– Я не могу позволить себе сомнения, – признаюсь я. – Если начну сомневаться, скорее всего, просто сломаюсь.

Санни лучезарно улыбается – будто медовые лучи раннего солнца ползут по серому выщербленному военному плацу.

– Держись, Робин. Я рассчитываю на тебя. Ты – вся армия, в которой я нуждаюсь.

– Хорошо, – говорю я, и потом мы идем каждая своей дорогой.

Я иду домой пешком, моя сумка с сетчатой подкладкой перекинута через одно плечо. Сегодня – не тот день, чтобы ехать на такси, особенно сейчас, когда есть риск столкнуться с Айком. Все вокруг почему-то кажется особенно ярким: трава зеленее, небо голубее, аромат цветочных клумб возле муниципальных зданий ошеломляюще сладкий и странный. Моя кожа словно напиталась мощным электростатическим зарядом, волосяные луковицы встали дыбом. Я живу, понимаю вдруг я. Завтра к этому времени я могу быть мертва, стерта навсегда, потому что, если мы потерпим неудачу, за экспериментаторами останутся Т-ворота – и они без колебаний удалят все наши копии, записанные в базу данных МОНАрха. Я могу стать частью истории, сухой как пыль или прах, объектом изучения – если когда-нибудь вдруг уродится новое поколение историков.

И даже если мне каким-то образом повезет выжить, я останусь здесь пленницей еще на три жизни. Без поблажек со стороны инфантильной, развращенной комфортом цивилизации, оставшейся снаружи.