Оранжерея

Повисает долгая неуютная пауза. Несколько секунд – а кажется, пролетели часы.

– Если бы я только знал…

– Да никто из нас не знал. – Так себе оправдание, поэтому я делаю еще один глоток водки, чтобы занять рот чем-нибудь, помимо пустых словес.

– Рив?.. Есть еще кое-что… я хочу, чтобы ты знала.

Я пристально смотрю на Сэма. Он тоже смотрит на меня, и я внезапно осознаю, что почти голая. На нем тоже не так много одежды – теперь я позволяю себе это заметить.

– Продолжай, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал нейтрально.

– Я… Э-э-э… – Сэм с болью смотрит в сторону. Он не знает, как это выразить. – Вчера я ляпнул кое-что… невпопад. Не уследил за языком. Так вот, я хочу извиниться…

– Вовсе не должен – не за что, – говорю я. Мое сердце бьется болезненно быстро.

– Как же – не за что! Я наговорил ерунды, это факт. Но вот когда я сказал, что […], это было…

– Погоди-ка, погоди. – Я поднимаю руку. – То, что ты сейчас сказал… ах ты ж!.. – У меня голова идет кругом. На дворе – поздняя ночь, я через многое прошла и залила все стрессы водкой, и вот теперь Сэм говорит мне слова, которые уши отказываются нормально воспринимать. – Я не услышала, что ты сказал, но почти уверена, что ты говорил это раньше. И тогда я… по-моему… тоже не услышала.

Сэм выглядит озадаченным, почти обиженным.

– Ну, в смысле, я расслышала, как ты это сказал, но не поняла смысл! – Что-то меня эта ситуация напрягает. – Ты использовал ровно те же слова, верно? Такую же в точности фразу? Может, что-то не так с моими…

Сэм встает и подходит к буфету взять свой планшет, лежащий без дела какое-то время и собирающий пыль.

– Ты чего?

Он что-то набирает на нем и сует экран мне под нос.

Там светятся тусклые буквы:

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

– Что? – Я трясу головой. – То есть ты хотел сказать, что […], но… – Я отдаю себе отчет в том, что произношу слова… вот только я их не слышу. – Ах зараза! – Трясу головой еще раз. – Сэм! Сэм, мне так жаль. – Я встаю и обнимаю его. – Я тебя тоже […]. Просто с моим языковым модулем какие-то реальные нелады. Так вот что ты хотел мне сказать? – Я чуть отстраняюсь, чтобы лучше видеть его лицо. – Именно это?

– Да, – признает он. У него встревоженный вид. – Поверь, этими словами я никогда не разбрасывался. И да, я их тоже говорю, но не слышу. Уже решил, что с ума схожу.

– Нет, не сходишь. И уж по кому, кому, а по тебе видно, что ты такое кому попало не скажешь. Что ж… – Я прокашливаюсь. – Думаю, мы с тобой достаточно близки, чтобы я могла с полной уверенностью, к-хм, заявить… что я польщена и счастлива, и, и… – Тут я делаю паузу. Мне кажется, я знаю, на что указывает эта странная неспособность воспринять три простых, но таких важных слова. Но не могу точно вспомнить, на что именно. – Сэм, мы должны убраться отсюда.

Он кивает.

– Мне тут не нравится, – говорит он с несчастным видом, взмахом руки охватывая все, начиная своим телом и заканчивая внешним миром. – Им стоило обратить внимание… я не очень хорошо себя чувствую в больших неповоротливых оболочках. Ты знаешь, это можно исправить со временем, но мне проще было бы раздобыть другое тело. Но они даже не дали мне… – Не заканчивая, он делает глубокий вдох.

Я чувствую прилив гнева. Не на Сэма, конечно – на Фиоре и остальных живодеров.

– У тебя в больших телах развивается дисфория, я правильно понимаю?

Сэм кивает.

– Ну конечно! – Кей провела целую жизнь как инопланетянка, верно? И продолжала менять тела, будто не могла определиться с конечной формой, в которой ей было бы комфортно. Несомненно, это можно исправить с помощью терапии, но решение проблем людей – не совсем то, чем занимаются Юрдон и его команда. – Сэм! – Я целую его в щеку. – Нужно как можно быстрее сматываться отсюда. Где твой планшет?

– Вон там.

– Хочу тебе кое-что показать. – Я отпускаю его и беру планшет, намереваясь указать Сэму на множество способов, которыми конституция государства превращает нас в жертв биологически детерминированной тирании. – Вот. – Наскоро пролистываю данные. – Эй, а этого раньше не было?

– Чего? – Он заглядывает мне через плечо.

– Списка установленных поведенческих показателей. По половому признаку – ха. – Я пялюсь на эту белиберду. – Секс с партнером впервые приносит пять очков, а затем, через некоторое время, вознаграждение падает до одного балла. Другими словами, данная оценка учитывает привыкание. За «прелюбодеяние» – ух и словечко – минус сто очков. И еще у нас тут… беременность – плюс пятьдесят, рождение ребенка – плюс еще пятьдесят. Что такое аборт? За него снимают столько же, сколько за прелюбодеяние, из-за которого Фил и Эстер… а, неважно. За маловероятные вещи предусмотрены даже более высокие штрафы. Но нет ничего про изнасилования. Семьдесят очков списывают за убийство. Какой во всем этом смысл? Нелепица! Либо у них цель – создать фобократию, либо люди в том обществе, у которого они переняли эти стандарты, были не в своем уме.

– А может, и то и другое. – Сэм зевает. – Послушай, уже поздно. Нам бы поспать. Может, подумаем обо всем этом завтра? Обсудим с остальными…