Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Приказ, однако, оставался приказом. Надзиратель повел Корнева и своего начальника почти в самый конец галереи, нашел нужный ключ и отпер замок на двери с номером 83. Но этот замок, как оказалось, запирал собственно не дверь, а засов на ней. Отодвинув засов, коридорный толчком внутрь открыл дверь камеры настежь.

Корневу казалось, что он почти притерпелся к здешнему запаху. Но это ему только казалось. Потребовалось немалое усилие, чтобы не поморщиться, когда тот же запах, только во много раз более густой, обдал его из открывшейся двери. За ней он увидел маленький каменный чулан, до задней стены которого было не больше трех-четырех шагов. Высоко под потолком, в глубине небольшой ниши со скошенным книзу основанием, виднелась решетка квадратного оконца, оно, похоже, вовсе не давало света. На картинах, изображающих каменные мешки узников царизма, Корнев привык видеть только решетки на фоне крохотного прямоугольничка голубого неба. Тут этого драматического контраста не было. Железный переплет почти не выделялся на ржавом фоне закрывающего окно тоже железного листа.

Под окном, если только оно заслуживало этого названия, на вделанном в стену железном сидении сидел человек. Локтем он опирался на такой же столик, тоже вделанный в стену на железном кронштейне. Щурясь от света из открытой двери, заключенный поднялся со своего места. Он был высок, слегка сутул и страшно худ. Грязная и как будто изжеванная одежда висела на нем как на вешалке. Наблюдательный Корнев заметил, что на ней нет пуговиц.

Он пытался узнать в этом узнике, остриженном под машинку, с впалыми щеками, заросшими седеющей щетиной, когдатошнего почетного гостя своего института. Но это ему не удавалось. Вот разве рост, крепость в кости да эта сутулость, которая теперь стала намного заметней, были те же. Заключенный тоже хмуро всматривался в стоявшего на пороге молодого человека с портфелем, свежий вид которого почти вызывающе контрастировал со всей здешней обстановкой. Взгляд глубоко запавших глаз выражал смесь удивления, надежды и недоверия. Недоверие, однако, преобладало.

— Подследственный Степняк, — официальным тоном объявил начальник корпуса, — к вам прокурор для личного собеседования!

Степняк и после этого объявления продолжал молчать и пытливо всматривался в посетителя своим тяжелым взглядом, от которого Корневу становилось не по себе. Он заметил, что заключенный дышит как-то шумно и тяжело, держа одну руку прижатой к боку на уровне груди, а в другую глухо покашливая. Может быть, начальник тюрьмы насчет его болезни говорил правду? И ошибался только в характере этой болезни…

— Предъявите ваше служебное удостоверение, гражданин прокурор! — потребовал вдруг Степняк, делая шаг вперед и протягивая руку по направлению к Корневу. Голос был глухой и хриплый. Может быть это от того, что узники одиночных камер вынуждены постоянно молчать?

— Ты что, не доверяешь представителю власти? — зло спросил начальник корпуса, с лица которого все время не сходило выражение недоумения, раздражения и досады. Он, видимо, никак не мог понять, каким образом этот враг народа умудрился дать знать о себе в прокуратуру? Поэтому забыл даже о необходимости соблюдать при посторонних обращение к заключенному на «вы».

— Я вам не доверяю! — ответил Степняк, а Корнев поспешил достать и протянуть ему свое удостоверение.

— Арестованный вправе убедиться, что я тот, за кого себя выдаю, — примирительно сказал он, подумав про себя, не является ли эта чрезмерная подозрительность подследственного одним, хотя и косвенным, признаком творимых над ним безобразий.

Тот хмуро и внимательно просмотрел документ; не получив, видимо, от этого просмотра большого удовлетворения, вернул его владельцу.

— Прикажите отомкнуть койку, — сказал он Корневу, — тогда нам будет на чем сидеть. — Степняк явно демонстративно обращался не к присутствующему здесь довольно большому тюремному чину, а к прокурору. Может быть, неприязнь к тюремщикам сохранилась у него с дореволюционных времен, когда он сидел в тюрьме за участие в крестьянских волнениях? Может быть, даже в этой самой. Было известно, что в Гражданскую Степняк бежал из тюрьмы контрразведки, избежав таким образом почти неотвратимого расстрела. Очевидно, что несмотря на изнурение, явно болезненное состояние и ужасные условия заключения, этот человек и теперь сохранил присущую ему твердость духа.