Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Наутро после ареста Алексея Дмитриевича Ирина нашла в себе силы явиться на свое рабочее место вовремя. И одиноко сидела там, бледная, подурневшая, с опухшими глазами. Посетителей в этот день почти не было. Образовавшаяся вокруг нее пустота усиливала ощущение отверженности, но Ирина этому была скорее рада. Подавляющее большинство сотрудников в течение нескольких дней посещали библиотечный зал только при крайней необходимости. Заказы на переводы почти прекратились, хотя нужда в них со времени исчезновения из института специалистов иностранного происхождения резко возросла. За помощью в переводах обращались теперь только студенты-старшекурсники, проходящие практику в лабораториях института.

Жены всех сколько-нибудь заметных арестованных сотрудников института тоже были арестованы почти все. Исключение составляли пока только те, чьи мужья были совсем рядовыми работниками, да вот еще — Ефремова и Трубникова.

Уже больше двух месяцев Ирина жила в состоянии какой-то обреченности, в постоянном страхе перед ночным звонком. Иногда ей казалось, что сам арест был бы легче вечного страха перед ним. Но она вспоминала о ребенке, и эта мысль становилась кощунственной. Часами она смотрела на уснувшую девочку, прислушиваясь к ее дыханию.

Почти все полтораста кресел уютного полукруглого зала были заняты, когда вошли Ефремова и Трубникова. Большинство искоса и украдкой, а некоторые с откровенным и наглым любопытством смотрели, как молодая и статная, хотя побледневшая и осунувшаяся женщина приноравливается к шагу старушки, поддерживая ее под локоть. Женщины прошли в последний ряд, где уже сидели жены арестованных. Некоторые не явились, хотя пригашены были все.

Их как будто ждали. На кафедру вышел начальник секретного отдела спецчасти института Федоров. Уже немолодой человек с морщинистым постоянно кислым лицом, Федоров очень редко показывался из-за всегда закрытой, обитой железом двери своего кабинета. Никто не слышал, чтобы он водил с кем-нибудь дружбу, принимал у себя или сам ходил в гости. Впервые видели его и в этом зале.

Объявления о собрании не было. Всех пригласил на него Вайсберг и его активисты — каждого в отдельности и лично. Кроме самих этих активистов здесь присутствовали руководители отделов и лабораторий, старшие научные сотрудники и почему-то жены и некоторые другие родственники арестованных. Это придавало собранию какой-то щекочущий нервы интерес. Тем более что о цели собрания объявлено не было. При появлении Федорова в зале, тихом и до этого, наступила почти звенящая тишина, нарушаемая только чьим-то сдавленным кашлем.

— Всем здесь известно, — начал начальник спецчасти, — что доблестными сталинскими чекистами в нашем институте, с помощью честных и бдительных советских людей раскрыта контрреволюционная организация. Члены этой шайки много лет занимались вредительством и передачей за границу секретных сведений. Ее возглавляли матерые враги народа: Ефремов, Трубников и другие…

Даже простуженный перестал кашлять. В полной тишине Федоров говорил о том, что эти люди, долгое время стоявшие у руководства института, сдерживали темпы проведения научных работ, особенно тех, которые могли иметь практическое значение для народного хозяйства. Они наводнили институт выходцами из фашистской Германии, агентами иностранных разведок, препятствовали росту отечественных научных кадров. С особой злобой разоблачённые контрреволюционеры сдерживали продвижение тех специалистов, которые происходят из рабоче-крестьянской среды. Теперь тайные контрреволюционеры разоблачены и уже не могут навредить нашему государству.

Но советские люди должны знать, какую опасность таит в себе малейшее притупление классовой бдительности. Поэтому органы НКВД направили в институт своего представителя, который зачитает и покажет собравшимся собственноручные признания главных руководителей контрреволюционной организации ФТИ.

Только тут все обратили внимание на незнакомого человека в штатском, сидевшего в первом ряду с туго набитым портфелем на коленях. Этот человек неторопливо поднялся и направился к столику председателя, за которым сегодня никого не было. Кто-то захлопал, другие подхватили. Под аплодисменты он открыл свой портфель и достал несколько папок.

— Я зачитаю вам, — сказал представитель НКВД, не поднимаясь со своего места, как учитель в классе, — выдержки из показаний обвиняемых Ефремова и Трубникова. Органы не делают секрета из своей работы, потому что они всегда с народом и опираются на народ…

Кто-то опять захлопал, и снова начались аплодисменты. Представитель Комиссариата внутренних дел переждал их и продолжал: