Оранжевый портрет с крапинками

Через две минуты на трапе показались трое. Жора и Охохито поддерживали седого изможденного человека в перекошенных очках. Он беспомощно щурился на солнце.

— Папа! — Ника метнулась к пленнику, обхватила его...

Они сидели на корме катера вдвоем, никто не мешал беседе отца и дочери. Впрочем, сперва беседы не было, Ника только всхлипывала, а профессор Верхотуров гладил ее по волосам.

Наконец Ника слегка успокоилась. Всхлипнула еще раз и спросила:

— Они сильно тебя мучили?

— Да не сильно... Драгенногер этот иногда пытался даже вести научные беседы. Хотел показать, что он, мол, тоже культурный человек... Голодно только было...

— А почему они тут же не потребовали выкуп? Обычно, если кого похищают, сразу пишут письмо: гоните денежки...

— Да они писали. По-моему, даже не раз...

— Кому писали?!

— Ну... маме твоей...

— Она ничего не получала!

— М-м... судя по всему, получала...

— Как?! А почему тогда...

— Все не так просто... Она ответила, что не может внести нужную сумму в связи со сложными экономическими обстоятельствами...

— М-м... — Ника зажмурилась и стиснула кулаки.

— Верунчик, девочка моя... ты не должна сердиться на маму. Ничего не говори ей, не упрекай... Главное, что все кончилось хорошо.

— Я ни в чем не буду ее упрекать, — сказала Ника, глядя перед собой. — Никогда. Потому что никогда к ней не вернусь. Я всегда буду жить с тобой... — И она опять обхватила отца, уткнулась ему в грудь лицом...

Оставим пока отца и дочь наедине, вернемся к победителям и пленным пиратам.

Владик и Максим перетащили издырявленный мат на яхту и там, на носовой палубе, потрошили его кривыми боцманскими ножами, извлекая закопченные пуговицы. Снова складывали их в портфель.

— Ох и работы будет чистить это сокровище, — бормотал Максим. Пальцы и щеки его были в саже.

— Зато почти все пуговки в сохранности! — жизнерадостно отвечал не менее перемазанный Владик.

...На катере Охохито и Макарони перекачивали в канистры трофейный бензин. Дядюшка Юферс что-то строчил в записной книжке — наверно, дневниковую запись о недавних событиях (ох, какой эпизод для будущей книги!). Капитан Ставридкин внушал хнычущим пиратам:

— Весьма сожалею, господа, но вам придется посидеть здесь до прибытия морской полиции. Пресную воду и сухари мы, так и быть, вам оставим. А бензин заберем. Вы сами виноваты...

— Все равно на этой пробитой лоханке они далеко не уплыли бы, клянусь дедушкой, — вставил Жора.

Из-за рубки донесся жалобный вопль.

— Что там такое? — оживился Жора. — Это похоже на стенания моего приятеля детства Гриши Тыквогонова, когда бабушка вытаскивала у него из мягкого места занозы, полученные на заборе в чужом саду...

— Это не занозы, — подал голос дядюшка Юферс. — Это Гоша вытаскивает из того самого места у Поганеля пулю... то есть пуговицу.

Гоша — главный герой недавней битвы — теперь сменил роль бойца на профессию умелого лекаря. Если бы оператор (о котором мы думали уже не раз) решил снять эту сцену, он смущенно отвел бы объектив в сторону. (А прибежавший на крики Владик объектив своего «Зенита» не отвел! Он очень жалел, что не снял фоторепортаж о схватке — до того ли было! — и сейчас наверстывал упущенное, снимал пленников, Гошу с карронадой, покореженный пулемет на рубке и многое другое.) Несчастный Поганель лежал на палубе ничком со спущенными штанами, а Гоша длинным пинцетом осторожно копался в ранке.

— A-а! Не на-адо! — подвывал несчастный Вова Сви-стогонов.

Из люка высунул голову Макарони (Владик «щелкнул» и его).

— Гоша! Правда не надо! Оставь пуговицу, где она есть! Она ведь наверняка с камзола Джугги Ройбера (тьфу-тьфу-тьфу!). Именно прбклятые пуговицы попадают в такие вот места! И пусть она там остается, чтобы у нас не было новых несчастий!

Капитан Ставрид кин оглянулся.

— Мне кажется, на этот раз матрос Вермишелкин прав...

— Да, клянусь памятью дедушки, иногда он высказывает дельные мысли, — согласился старпом.

— Жалко такой экспонат, — вздохнул дядюшка Юферс. — Ну да ладно уж, хватит нам несчастий...

— Тогда я просто помажу рану йодом, — с облегчением решил Гоша.

— Не надо йодом... Ой! А-а-а!

— Гоша, скажите этому болвану, чтобы вел себя как мужчина, — поморщился капитан Ставридкин. — И дайте ему глоток рома, пусть облегчит страдания...

— Ай! Не надо! То есть... что? Глоток? Надо...

Владик опять вернулся на яхтенный полубак и стал вместе с Максимом снова возиться с закопченной коллекцией.

— Дядюшка Юферс прав, жаль знаменитую пуговицу, — заметил Максим.

— Да, — согласился Владик. — Ну, ничего. Вон тут сколько еще всяких. Наверно, тоже есть знаменитые... Смотри, какая красивая... — Он, отложив аппарат, протирал большую пуговицу почерневшим носовым платком и теперь протянул ее Максиму.

— Кажется, с Востока, — заметил Максим. На пуговице был различим выпуклый якорь, окруженный арабской вязью. — Ну-ка, почисти еще...

Владик почистил еще. И пожаловался:

— Я уже взмок тут, на солнцепеке. Пошли на корму, там ветерок обдувает...

— Там Ника с папой...

Владик привстал, глянул поверх крыши кубрика.

— Их уже нет...