Орда (Тетралогия)

Бамм! Бамм! Бамм!

А вы, оказываете, нервничаете, уважаемый! С наскока хотите взять? А не выйдет с наскока…

Бамм!

Ох, как сверкает клинок! С чего бы так?

Бамм!

Ах, ну да, солнце-то позади… А вот тень — дерево. Ещё одно — рядом…

Вражина застыл, поводя кончиком сабли, словно змея ядовитым жалом. Деревья… Кругом деревья… Белоствольные красавицы берёзки, такие родные…

Надо, чтобы он замахнулся! Чтобы ударил с размаха, с силой!

И перехватить рукоять секиры!

Вот так — словно перекладину турника.

Ух, как сверкнули узкие вражьи глазки! В них, несомненно, уже сияла победа. А рано!

Замах! Наконец-то!

Вот он, момент, второго может не быть…

В последний момент, когда сабля уже неудержимо несётся — резко броситься в сторону. Пусть клинок ударит в дерево, пусть застрянет в коре.

Ударил!

Правда, совсем не в то дерево, что торчало за спиной Баурджина, — опытный рубака успел изменить траекторию движения клинка. Но — замешкался!

А Баурджин только и ждал этого! Перехватил рукоять у самого обуха. И без замаха, выпадом… Прямо в висок!

Коротко, быстро, действенно.

Даже не вскрикнув, враг повалился навзничь. Баурджин быстро вытащил воткнувшуюся в дерево саблю, огляделся — что ещё?

Отцепить от мёртвого врага ножны. Нет, лучше — в месте с поясом, так надёжнее. Ух, хорошая сабля — вот это трофей! Секиру — за спину, пригодится. А вот теперь — пора к обрыву, посмотреть, как там да что?

Сняв с вражьего коня аркан, молодой нойон быстро побежал к обрыву, но не прямо, где берёзы, а гораздо правее, к кедровнику. Добежав, привязал аркан к кедру, спустив конец в пропасть. Да, здесь, в этом месте, обрыв был куда как глубже, раза, наверное, в два. Хватило бы длины аркана… и силы раненой руки Гамильдэ-Ичена!

Солнце уже высоко, пора бы появиться парню. Ага, вот он! Показался из-за валуна. Оглянулся. Посмотрел вверх.

Баурджин помахал рукой.

Кивнув, юноша ухватился за конец ремённой петли, подтянулся…

Тяжело, тяжело лезет, медленно…

— Держись! Просто держись, — свесившись вниз, негромко бросил Баурджин и, поплевав на руки, ухватился за туго натянутый ремённый канат, вытаскивая Гамильдэ-Ичена из пропасти, словно тяжёлую, только что пойманную рыбину. Правда, многие монголы и все прочие языческие роды рыб не ловили, да и не мылись никогда, опасаясь вызвать гнев Небесных Богов, ведь реки — это их пути. Однако найманы и, скажем, часть кераитов — христиане — рыбкой при случае вовсе не брезговали — за что их очень не любили язычники. Впрочем, язычников — поклонников Чёрной веры Бон христианские роды тоже не очень-то жаловали, обидно обзывая «немытыми дикарями». У Баурджина же имелись друзья-приятели как среди христиан, так и среди язычников. Вот, Гамильдэ-Ичен, к примеру, был христианин, а Боорчу — давний собутыльник молодого нойона, умелый полководец и побратим главного хана Темучина — язычник. Как и сам хан. А вот Баурджин… Баурджин вообще ни в каких богов не верил — такое уж было воспитание. Правда, в последнее время больше склонялся к христианству, а вот раньше верил только в научно-технический прогресс и торжество марксистско-ленинских идей построения нового общества. Раньше…

Вытащив приятеля, Баурджин смотал аркан:

— Устал?

— Немного, — улыбнувшись, честно признался юноша. — Я оторвался от них у самого кряжа, как ты и говорил. Заматывал голову тряпкой. А дээл пришлось бросить, да и не жалко — холодно только.

Тощий Гамильдэ зябко повёл плечами.

Баурджин махнул рукою:

— Дээл снимем с убитого. А лучше посмотрим в перемётных сумах — это ж теперь наши трофеи. Заодно смотаем арканы — чтоб преследовавшие тебя юноши не смогли выбраться из ущелья.

— Да-а, — убрав рукой упавшую на глаза чёлку, протянул Гамильдэ-Ичен. — Долгонько им придётся идти. Пожалуй, что и до самого Керулена!

— Ну уж, до Керулена, — молодой нойон усмехнулся, — но до озерка, пожалуй, дойдут. Километров десять.

— Что?

— Ничего. Долго говорю, идти.

Гамильдэ-Ичен прищурился:

— Вот опять ты произносишь непонятные слова, Баурджин-нойон! И никогда их не объясняешь, сколько ни проси. А мы ведь друзья, хоть ты и нойон, а я — простой воин.

— Ой, не прибедняйся, Гамильдэ! Десятник из юртаджи — не простой воин, — с усмешкой возразил Баурджин. — Считай, как сотник из простых войск. Бек!

— Ну, уж ты скажешь тоже — бек! — поднимаясь на ноги, юноша отмахнулся, но видно было — слова нойона ему приятны.

— А за сделанное нами дело, Гамильдэ, думаю, лично Темучин богато наградит нас!

— Ой, хорошо бы! — воспрянувший духом Гамильдэ-Ичен потёр руки, но тут же тяжко вздохнул: — Боюсь только, он не сам нас награждать будет, а проведёт приказом через хитрющего Хартамуза-черби — вот уж от него нам мало что достанется!

— Да уж, у Хартамуза-черби зимой снега не выпросишь. И правильно — завхоз должен быть экономным, а как же! Этак на всех ничего не напасёшься… Постой-ка! — Баурджин вдруг осёкся и подозрительно посмотрел на приятеля. — Это что у тебя за слова такие промелькнули — «проведёт приказом»?

— Так — твои, нойон! — Юноша запрокинул голову и заливисто захохотал.