Орда (Тетралогия)

— Входи… Отдохни. Подумай. А уж утром дашь ответ.

Поблагодарив старейшину за заботу, Баурджин вошёл в юрту и опустился на толстую овечью кошму, застилавшую пол. В углу, в жаровне — ночи стояли холодные — распространяя приятное тепло, краснели угли. В светильнике на высокой треноге трепетало зеленоватое пламя.

Скинув дээл и обувь, молодой нойон с удовольствием вытянулся на кошме, давая отдых уставшему телу…

Чёрт! Что-то твёрдое неожиданно упёрлось в спину. Баурджин приподнялся, пошарил рукою… Бортохо! Объёмистая плетёная фляга. А это, верно, и есть тот самый «небольшой подарок», о котором говорил хитрый старик. А ну-ка… Нойон глотнул и довольно крякнул — вино! Точнее сказать, забористая ягодная бражка. Ай, хорошо!

Рядом с гэром, с наружи, вдруг послышались быстрые лёгонькие шаги. На миг откинулся, показав звезды, полог, и юркая фигурка проскользнула в юрту. Баурджин отложил бортохо в сторону. Девчонка! Та самая, глазастенькая, что подавала сегодня кумыс.

— Не разбудила? — Девушка поправила волосы, стянутые бронзовым обручем, и улыбнулась. — Я — Гуайчиль, подарок от нашего рода!

— Подарок?! — Баурджин негромко рассмеялся. — Ах, вот о чём говорил старик!

Девчонка была красивенькая, правда, на взгляд гостя, уж чересчур смуглая, почти как мулатка. Но так, ничего — смазливенькое личико, пушистые ресницы, блестящие миндалевидные глаза… кажется, зелёные. Впрочем, при этой лампе все вокруг имело зеленоватый отблеск.

Ничего не скажешь, хороший подарок, ай да старик! Главное, и не откажешься — кровная обида.

Впрочем, а зачем отказываться? Слава Богу, хоть не мальчика предложили…

— Буду рад провести с тобой ночь, Гуайчиль, — радушно улыбнулся нойон.

— И я — рада, — сбрасывая одежду на кошму, прошептала девушка. — Очень, очень рада, клянусь всеми богами!

И бросилась на грудь Баурджину — юркая, нагая, с тонким станом и восхитительно твердеющей грудью…

Вот её-то нойон и разговорил!

После сплетенья любви предложил хлебнуть бражки, потом вызвал на разговор. Обычная такая пошла беседа — за жизнь — Баурджин лишь чуть-чуть подправлял разговор в нужную сторону.

Знакомы ли Гуайчиль ближайшие роды? Знакомы? Прекрасно… Наверное, много там женихов? Молодых не так уж и много? А, если считать и пожилых? Сколько всего получится? На два тумена наберётся?! Однако… И это только в окрестных кочевьях? Вот это народу в сопках! И как только на всех хватает пастбищ? Не хватает? И даже, бывает, соседи угоняют скот? Ну, надо же… Что-что? Ах, ещё и разбойники? И жестокие сальджиуты с меркитами? И если бы не благороднейший Джамуха…

— Что замолчала, Гуайчиль? — Баурджин погладил девушку по спине. — Что там такого сделал благороднейший Джамуха?

Гуайчиль тихонько засмеялась:

— Не сделал — делает. Защищает нас всех. Все роды!

— Друг от друга? — не удержавшись, хохотнул Баурджин.

— Не только, — совершенно серьёзно отозвалась девушка. — И от разбойников. В здешних сопках множество злых людей. Если бы не хан Джамуха! А ещё он обещал вернуть нам все наши старые пастбища. И даже дать новые!

При этих словах нойон усмехнулся:

— Новые? Это за чей же счёт?

— За счёт наших врагов, за чей же ещё? — хлопнула ресницами Гуайчиль.

Улыбнулась и погладила Баурджина по груди:

— Ты сильный мужчина, улигерчи-гуай. И — очень красивый.

— Ты тоже красивая, Гуайчиль…

Говоря так, Баурджин вовсе не кривил душой. Было в этой смуглой большегрудой красавице что-то такое, притягательное. Только сейчас, даже в тусклом свете светильника, молодой нойон разглядел, что девушка и в самом деле очень красива. Красивы её большие зелёные глаза, смуглая шелковистая кожа, плоский живот, грудь — упругая и большая…

Прижав девчонку к себе, Баурджин принялся целовать её грудь, гладя руками трепетное нежное тело…

— Ох… — закатывая глаза, стонала Гуайчиль. — Как мне хорошо с тобою, улигерчи! Как хорошо…

— И мне…

— Оставайся у нас, ну, правда. Разве я тебе не нравлюсь?

— Очень нравишься, Гуайчиль!

— И ты мне… Послушай, я никогда тебя не брошу! И всегда буду рядом. Всегда.

Над белым гостевым гэром светились золотом луна и звезды. На пастбищах горели костры, и сидевшие возле них пастухи-араты пели протяжные степные песни.

— Ты очень красивая, Гуайчиль, — ещё раз прошептал Баурджин, погладив девушку по длинным чёрным, словно крылья ворона, волосам, мягким и пахнущим горькими травами великой степи.

Мягким… Девчонка что, мыла голову? Это язычница-то? Или она…

— Ты веруешь в Христородицу, Гуайчиль?

— Нет, в Христородицу верует моя младшая сестра — Айринчаль. Старшая, Хэгельчи, молится вечно синему небу и грозному Тэнгри, а я… я почитаю Будду! Так решил наш отец, старейшина Хоттончаг.

— Твой батюшка очень умён.

— Потому наш род ещё жив. Я так и не услышала твоё имя, улигерчи.

— Баурджин… — нойон не стал врать — зачем? Коль скоро он навсегда расстанется с этой красивой и немного наивной девчонкой.