Баурджин вздрогнул.
…шин-гунто — или «новый военный меч» типа 94 — промышленно изготовляемый самурайский меч, носившийся офицерами японской императорской армии! Нагляделся Дубов в тридцать девятом на подобные мечи — уж никак не мог ошибиться.
Откуда такой у Кара-Мергена? И кажется, у кого-то из воинов Темучина Баурджин как-то тоже видел такой. Откуда?
А оттуда же, откуда появились части японского самолёта у Алтан Зэва — нынешнего вассала Боорчу — из урочища Оргон-Чуулсу!
Да, и Гамильдэ-Ичен ведь именно там нашёл когда-то пропеллер! Если имеется пропеллер, почему бы и не быть мечу? Там много чего есть, в урочище. Если прийти туда в сентябре-октябре — «в месяц седых трав», как написано в древних рукописях, то можно…
Впрочем, Баурджин ходил, и не раз. Особенно когда ещё не родились дети. И без всякого эффекта. Ничего не нашёл, никуда не проник, не то что в будущее, но даже и в развалившийся храм. А теперь и пытаться перестал — настолько врос в здешнюю жизнь: любимая жена, дети, друзья, приобретённое положение в обществе. Забывать уже начал прежнюю жизнь, которая лишь иногда прорывалась вдруг ностальгическими воспоминаниями… всё реже.
— Гамильдэ! — перебил думы нойона Сухэ. — Надо бы его предупредить, а то ещё встретится невзначай с Барсэлуком.
— Предупредим, — выйдя на поляну, Баурджин немного постоял, прислушиваясь, и, убедившись, что всё в порядке, с осторожностью направился вниз, к реке.
Подслушанный разговор, в общем-то, не дал никакой ценной информации, ради которой разведчики Темучина и явились в эти забытые всеми богами места. Ну, разве что несколько пролил свет на поведение Игдоржа Собаки. Что же касается племён, то отношение к ним Джамухи и так было ясно с самого начала. Ну, конечно же — люди должны жить в постоянном страхе и надеяться только на верховного хана. Использует разбойников — ловко. И наверняка иногда громит какую-нибудь особо надоевшую кочевникам шайку, показательно казнив её главарей. Так что рыжей Оэлун — Царе Леандер — недолго осталось рыскать по сопкам. Вообще-то, жаль — несчастная она баба — ни мужика стоящего рядом, ни дома, ни семьи, ни покоя…
Спустившись к реке, Баурджин и Сухэ тут же спрятались за камнями, услыхав стук копыт. Прятались, впрочем, напрасно — это, не оглядываясь, скакал Барсэлук, нагоняя своего чёрного хозяина. Ну, конечно — зачем оглядываться, когда впереди маячат приличные деньги?
Незачем!
Дождавшись, когда стук копыт затихнет вдали за сопкой, путники быстро пошли по тропе, идущей по каменистому берегу. В ослепительно лазурном небе сияло такое же ослепительное солнце, как почти всегда — триста дней в году.
— Смотри, смотри, нойон! — показывая пальцем, вдруг закричал Сухэ. — Золотое плесо!
Баурджин повернул голову. Жёлтый песок, солнце, отражающееся в излучине реки расплавленным золотом, играющая в воде рыба… И голый Гамильдэ-Ичен за большим камнем.
Переглянувшись, Баурджин и Сухэ быстро пошли к нему.
— Долго же тебя приходится ждать, Гамильдэ!
— Ой! — Юноша обернулся. Мокрый и довольный, он сейчас как раз накинул на плечи дээл. Увидав своих, смущённо улыбнулся: — Жарко стало, думаю, дай ополоснусь.
— Смелый человек, — укоризненно покачал головой нойон. — Точнее — безответственный! А если б тебя заметили язычники?
— Да я осторожно… Специально за камнями спрятался. Кстати, взгляните-ка! — Гамильдэ-Ичен хвастливо кивнул на песок.
— Ого! — Сухэ тут же нагнулся и взял в руки забавный музыкальный инструмент, состоявший из выдолбленной тыквы и длинного деревянного грифа со струнами. — Хур!
— Ещё и бубен! — довольно засмеялся юноша. — И кинжал при мне остался — всё так отдали. Посмеялись, правда, когда я рассказывал о потерянном коне. Угостили кумысом, арькой… Я им стихи читал! Очень понравились!
— Да неужели?! — не сдержавшись, хохотнул Баурджин.
— Не понравились бы — не подарили бы хур. И бубен!
Нойон примирительно махнул рукой:
— Ладно, ладно, не хмурься. Собирайся, пошли.
— А куда?
— Кабы знать! — приложив ладонь ко лбу, Баурджин посмотрел на плесо. — Пока вдоль реки, а там видно будет. Это ведь Аргунь, кажется?
— Да, она самая.
— То, что нам и нужно. Главное, не проскочить гэры Джамухи, а то к Амуру выйдем. Эх… На высоких берегах Амура часовые родины стоят! Хорошая была песня…
— Что-то я такой не слыхал? — вскинул глаза Гамильдэ-Ичен.
— Молодой ишшо! — расхохотался нойон. — Ну всё, двигаем! Да поможет нам Христородица.
— Да поможет нам Христородица! — хором повторили парни.
В первом кочевье, куда они вскоре пришли, гостей встретили настороженно. Ладно явились бы, как все люди — верхом, тогда, конечно — гость в дом — радость в дом. Но вот пешеходы… Пешеходы казались крайне подозрительными!
Даже первый встречный — косоглазый, сопленосый и грязный пастушонок — и тот посматривал с недоверием, а в ответ на приветствие невежливо спросил:
— Кто такие?
— Артисты мы, — вышел вперёд Баурджин. — Беги скорей, скажи всем, кто к вам пожаловал! Дуучи, хогжимчи, улигерчи и вот… — он кивнул на пристроенный на плече хур, — хурчи!
— Вай, хогжимчи!!! — С пастушонка в момент слетела вся спесь. — Чего ж вы пешком-то?