Орда (Тетралогия)

— Умбарк! Кэкчэгэн!

В гэр поспешно вошли двое молодых парней — тех самых, с разрисованными торсами и погремушками.

— Проводите улигерчи в гостевой гэр! — негромко приказал шаман и, повернув голову, улыбнулся пленнику: — До встречи.

— До встречи, — поднявшись на ноги, Баурджин оглянулся уже на пороге. — А руки мне, что, так и не развяжете?

— Развяжем… Шагай, шагай…

Пожав плечами, нойон вышел из гэра, краем уха услыхав жёсткий наказ парням:

— Глаз не спускать! Отвечаете своими хребтами.

Выскочив из юрты, словно ошпаренные, помощники шамана подскочили к пленнику — или к гостю? Нет, скорее всё-таки — к пленнику:

— Следуй за нами, улигерчи! Руки мы тебе развяжем чуть позже.

— Что ж, — оглянувшись, нойон ободряюще подмигнул своим, а затем сразу же перевёл взгляд на полуголых стражей. — Не пойму, и что вы нас допрашиваете? Мы — бедные музыканты, об этом все знают. И Чэрэн Синие Усы, и Хоттончог, и Дикая Оэлун…

Гамильдэ-Ичен улыбнулся краем губ — понял. А вот что касается Сухэ… С Сухэ было сложнее. Мог что-нибудь и не то сказать, ляпнуть сдуру. Ладно, будем надеяться… Ещё раз оглянувшись, Баурджин увидел, как один из четырёх воинов, охранявших пленников, подвёл Гамильдэ-Ичена к очистительным кострам.

Гостевой гэр оказался небольшой юртой из серого войлока, украшенного тёмно-синим орнаментом. Внутри было довольно уютно. Все чистенько, аккуратно, на низеньком столике — чаша с кумысом, лепёшки и вяленое мясо — борц, расшитые подушечки на кошме. Вообще, чувствовалась женская рука…

— Садись, улигерчи. Ешь.

Парни уселись рядом. Один из них ловко развязал пленнику руки.

Баурджин улыбнулся:

— Надеюсь, моих спутников тоже покормят?

Стражи ничего не ответили, так и сидели статуями — видать, запрещено было говорить. Ну, не хотят разговаривать — не надо. Неплохо и в тишине посидеть, попить кумыс, подумать… Гамильдэ-Ичен… этот скажет все, как надо. Умный парнишка. А вот Сухэ… Здешний шаман не дурак, далеко не дурак. Кажется, старейшина в этом роду лишь чисто номинальная фигура, всеми делами заправляет шаман, Гырынчак Голубой Дракон. Ишь как помощников своих выдрессировал — сидят, не шелохнутся. И не отводят от невольного гостя глаз. Что ж, смотрите… Однако надо думать. Вот, этот Голубой Дракон… По сути, сейчас он, как смершевец, контрразведчик. И ведёт себя соответственно. А как бы он сам, Иван Ильич Дубов, поступил в подобной ситуации году в сорок четвертом-сорок пятом где-нибудь в Восточной Пруссии? Трое подозрительных — все, как на подбор, сильные молодые парни. Говорят, что артисты… Поверил бы? Ну да, как же! Артисты… Погорелого театра! Проверять, проверять и проверять — вот что. А если некогда толком проверить? Если, скажем, завтра — наступление, а эти взяты в расположении наших частей? И что в этой ситуации делать? Ежу понятно — если и не расстрелять, так изолировать. Так сказать, до более спокойных времён. А если негде изолировать или — невозможно в силу каких-либо причин? Да-а… грустно…

Постойте-ка! Ведь шаман с вождём, кажется, договорились о том, что концерт состоится при любом раскладе. Правда, можно не сомневаться — охранять заезжих артистов будут качественно, не сбежишь. Значит, во время концерта нужно что-то придумать, как-то выкрутиться, иначе потом времени может просто не быть. Потом вообще ничего может не быть — как говорится, нет человека — нет и проблемы.

Снаружи послышались шаги, и в гэр ввели Гамильдэ-Ичена. Юноша был не очень изнурён допросом и выглядел вполне довольным, даже можно сказать, весёлым.

— Ох, поедим! — усевшись на кошму, он потёр руки. — Что тут у них — борц? А варёной баранины нету?

— Не разговаривать! — грозно предупредил один из воинов.

Охранники Гамильэ тоже остались в гэре. Шаман, похоже, не любил неожиданностей и предпочитал хорошенько перестраховаться. Итак, двое на четверых — если рассуждать в таком плане. Вооружение: у воинов — сабли, ножи. У помощников шамана — длинные кинжалы. Эх, не развернуться в гэре… Да и надобно дождаться Сухэ, не бросать же.

Сухэ не пришёл. Заглянувший в юрту воин просто жестом позвал всех наружу. Выйдя из гэра, вся процессия в лице невольных гостей и их стражей направилась к центральной площади кочевья, где, с милостивого разрешения старейшины и шамана, был продолжен столь удачно начатый концерт. Правда, на этот раз больше всех выступал Гамильдэ-Ичен: читал с выражением свою любовную поэму, играл на хуре, пел…

— Про что спрашивали? — улучив момент, шёпотом поинтересовался Баурджин у Сухэ. — Что ты им рассказал?

— Про все кочевья, — юноша улыбнулся, — Гамильдэ-Ичен сказал — можно.

— И про нашу торговлишку рассказал?

— Нет. Про торговлю они не спрашивали. Спрашивали про какие-то красные повязки.

Перехватив подозрительный взгляд шамана, нойон громко забил в бубен.

Своё знамя, что видно издалека, я окропил,
В свой звонко рокочущий барабан, покрытый кожей
Чёрного быка, я ударил!