Орда (Тетралогия)

— Нет. У нас нет кузнецов. И не будет — мы чтим традиции. Всё новое — суетно, нехорошо. Всё старое — благо. Так жили наши предки, так живём мы, так будут жить наши дети. Ничего не изменится!

Голос вождя стал торжественным, даже с этаким кликушеским завыванием, как у плохого оратора на каком-нибудь народном празднике типа Седьмого ноября или Первого мая.

— Я видел у вас гвозди… наверняка есть и железные топоры… Торгуете?

— Нет, лишь иногда особо доверенные лица встречаются с купцами. В особом месте.

— А купцы откуда? С юга?

— Нет, с севера. Там есть большие и могучие города. Мы не хотим, чтобы тамошние люди про нас слишком много знали.

— Большие города на севере? — Баурджин удивлённо покачал головой. — Вот уж никогда не слышал.

Гамильдэ-Ичен вдруг возмутился:

— Как это не слышал? А разве я тебе про них не рассказывал? Ну, года три назад, что ли…

— Может, и рассказывал, — повернулся к нему нойон. — Но я не помню.

Дальше вождя подробнейшим образом расспросили про дороги на юг. Точнее, попытались расспросить, но хитрый старик увернулся от обстоятельного ответа, сославшись на то, что гостей всё равно поведут проводники.

— Они доведут вас только до большой реки, — предупредил Черр-Нор. — А уж дальше вы сами. Ну, спрашивайте ещё! Женщины? Да есть, есть… просто они все заняты разным трудом, и нечего им глазеть на приезжих. Нет, мы не пасём скот. Только охотимся, а женщины собирают всё, что даёт лес. Есть несколько полей, только зимы бывают суровые… вот, как прошлая… — Вождь поглядел на гостей и неожиданно улыбнулся: — Ну а нынешняя зима уж точно выдастся тёплой!

Барджин уже больше не знал, что и спросить. Вроде бы старик ничего не скрывал, да и к чему? Какое дело кочевникам до затерянного среди непроходимых лесов рода? У них, у кочевников, и своих забот полон рот, тем более — сейчас. И какой толк от людей Большого Двуногого в предстоящей войне за власть в монгольских степях и сопках? Никакого. А значит, не стоит больше ничего и выспрашивать, погулеванить завтра на празднике, раз уж так просят, да пуститься в обратный путь. Да, хорошо бы договориться с проводниками, чтобы по пути невзначай не столкнуться с отрядами Джамухи. Какими-нибудь охотничьими тропами, здесь ведь их много…

— Я все рассказал, — подняв деревянную кружку с брагой, Черр-Нор ухмыльнулся. — Теперь спрошу вас.

— Спрашивай, уважаемый, — усмехнулся нойон. — Что сможем — расскажем, а не сможем — уж не взыщи.

Старик долго и нудно расспрашивал гостей о том, откуда они взялись. О племенах, о кланах, о могучих кочевых союзах. Судя по вопросам, его сильно беспокоила безопасность рода.

— Никому твой род не нужен, уважаемый Черр-Нор, — с хохотом заверил Гамильдэ-Ичен. — Уж ты мне поверь. Там делят власть, стада и пастбища — непроходимые чащобы далеко на севере не интересны никому.

— И слава богам, — заулыбался вождь. — Слава…

Дверь вдруг резко отворилась. Вошёл Каир-Ча — важный, в отороченной лисьими хвостами безрукавке и шитой бисером налобной повязке. Молча поклонясь, взглянул на вождя.

— Идемте, — Черр-Нор поднялся на ноги, — прогуляемся по селенью с новым взрослым. Таков обычай.

Обычай так обычай. Гости вытерли руки о пучки травы и вслед за стариком и юношей вышли из дома.

— Ну и вид у тебя, нойон! — со смехом шепнул вдруг Гамильдэ-Ичен. — Дээл разодран, будто это тебя, а не того несчастного паренька драл в распадке медведь.

— На себя посмотри, — парировал Баурджин. — Такая же история.

— Да ладно, такая, — юноша уже смеялся вовсю. — У меня-то край аккуратно оторван, а у тебя, нойон, уж не обижайся, пожалуйста, ну, точно, словно когтями драли! Аж лоскутами висит.

Нойон тоже расхохотался:

— Ну и пусть висит. Пущай местные думают, что у нас так принято. А ведь, может статься, с моего разодранного дээла и выйдет толк.

— Да какой же толк может быть с разодранного дээла? — Гамильдэ-Ичен ещё пуще расхохотался, аж заикал, бедняга.

Тем временем Черр-Нор и Каир-Ча в сопровождении молодых нарядно одетых мужчин дожидались их на углу улицы.

— Каир-Ча путь идёт первым, — объяснил вождь. — Вы — сразу за ним. Ну а все остальные — за вами.

В воздухе уже плавился вечер, летний, тёплый и тихий, с голубым, быстро обретающим синеву небом, оранжевым закатными солнцем, разноцветными — золотисто-красно-бордовыми — облаками и белёсым месяцем в окружении таких же бесцветных звёзд. Шли тихо, лишь на запястьях у воинов позвякивали браслеты.

А вот едва вышли на площадь…

Едва процессия показалась на площади, как собравшиеся там люди — судя по количеству, почти все население посёлка — подняли такой шум и гвалт, какой иногда устраивают младшие школьники на уроках у «доброй» учительницы. Мужчины и старики, женщины и дети — в общем, все приветствовали Каир-Ча как героя. А тот, важно выпятив нижнюю губу, принимал поздравления с крайне невозмутим видом. Настоящий индеец! Гурон, мать ити… Оцеола, вождь семинолов.

— А медведя-то, между прочим, мы забили, — негромко напомнил Гаимльдэ-Ичен. — Не понимаю, почему этому малолетнему чёрту вся слава?