Орда (Тетралогия)

Снаружи послышались девичьи голоса. Старик Черр-Нор не обманул — прислал женщин. Они так и вошли всемером, наверное, те же самые, что днём приносили пищу. Черноволосые, темноглазые, смуглые… Только теперь из одежды на них были одни лишь набедренные повязки из оленьих шкур, да на груди — ожерелья из шишек.

Смеясь, девушки уселись на лавки, поставив рядом с собой два больших глиняных сосуда, вылепленных без применения гончарного круга, вручную. Уселись, посматривая на гостей… Баурджину опять показалось, что — плотоядно…

Одна из девушек зачерпнула из горшка деревянной чашей, отпила сама и протянула гостям — пейте!

Приятели переглянулись, и Баурджин покачал головой — наверное, этот напиток и можно было бы выпить, но… не стоило рисковать.

По обычаю кочевых племён, приняв чашу двумя руками, нойон поставил её на пол перед собою и, встав, поклонился девушкам.

Та, что подала чашу, засмеялась, что-то заговорила настойчиво — видать, предлагала не стесняться и пить.

— Нет, девушки, — резко возразил Баурджин. — У нас принято пить по-другому, особенно — в компании женщин.

Он обвёл девушек руками, затем, показав на чашу, затряс головой, воздев глаза к небу. Затем принялся рисовать в воздухе какие-то узоры… луну и звезды — то и дело показывая на чашу. Ещё и приговаривал:

— Нам нельзя пить с женщинами до захода солнца. Вот когда стемнеет, тогда другое дело…

Неизвестно, то ли молодой князь объяснял уж очень доходчиво, то ли кто-то из дев немного понимал речь гостей, но до всех дошло, что хотел сказать нойон. Перекинувшись несколькими фразами, девушки заулыбались и больше не стали предлагать напиток. По крайней мере, пока. Но и сами не пили, а затянули песню. Одна из девчонок отворила дверь, выглянула и, обернувшись, кивнула на улицу и на чашу, мол — скоро стемнеет, и уж тогда…

— Там, у сарая — жерди, — улучив момент, шепнул Баурджин. — Перебросим их с крыши сарая на тын. Должно хватить. Теперь, вот… У нас, кажется, ещё осталось брага. Я отвлеку девок, а ты быстро перелей её в чашу. А ну-ка, девушки, дайте сюда бубен!

Поднявшись на ноги, Баурджин властно протянул руку. Сидевшая с бубном пухлогрудая дева догадалась — а может, и поняла — и молча протянула бубен нойону. Тот вышел на середину избы, улыбнулся, приковывая к себе любопытные взгляды, стукнул пару раз в бубен, и запел старую революционную песню «Смело, товарищи, в ногу!». Запел по-русски — сейчас было всё равно, лишь бы мелодично. Допев, крикнул:

— Делай раз!

И встав на руки, прошёлся вниз головой. Девчонки восторженно взвизгнули. Хорошие девчонки, красивые. Жаль, что они людоедки. Эх, в другое бы время…

Приняв обычную позу, Баурджин снова запел, на этот раз плясовую, камаринскую. Запел, забил в бубен, да ка-ак пошёл в присядку… Давно так не плясал! Последний раз…ммм… года три назад, на свадьбе младшей дочери Боорчу.

Девки тоже не остались сидеть, пустились в пляс с такой весёлостью и смехом, что у Баурджина на миг закралось сомнение — а правильно ли он рассуждал? Не перестраховался ли? Может, никакое они не людоедки, а все догадки на этот счёт — несусветная глупость?

Подумав так, Баурджин упрямо сжал губы. Пусть так. Пусть даже глупость. В конце концов, не поздно будет и переиграть. Вот, если не уснут девки, то… То можно будет и выпить, и с девками помиловаться, и посмеяться потом над собственными страхами. Если не уснут…

— Эх, девушки! Пью за ваше здоровье! — Баурджин единым махом опростал половину чаши, а затем протянул её Гамильдэ-Ичену.

Допив остальное, тот вытер рукавом губы, зачерпнул из кувшина, протянул девам. Те — все по очереди — приложились. А затем Баурджин устроил игру в жмурки. Объяснять долго не пришлось — просто снял пояс, завязал напарнику глаза, раскрутил — лови мол… Девчонки с визгом рассыпались по углам, а уж Гамильдэ старался, поймал какую-то, схватил в охапку… В общем, пошло веселье.

По ходу игры Баурджин ловко менял правила — завязал глаза сразу обоим, и себе и приятелю, затем — всем девушкам, уж, ничего не попишешь, пришлось разорвать длинный пояс Гамильдэ-Ичена, да и своим пожертвовать, конечно, не тем, что с секретными сведениями — тот молодой князь, ясное дело, берег пуще зеницы ока.

Прока раззадоренные весёлой игрой девки со смехом бегали по избе, Гамильдэ-Ичен снова наполнил чашу брагой. Дождавшись, когда поймали нойона, демонстративно, на глаза у всех отпил, протянул Баурджину. Взяв обратно, черпнул из горшка. Теперь выпили девушки. Уснут или нет?

Пока вроде не собирались…