Орда (Тетралогия)

— Нигде. Дальше идём на запах.

— На запах? — Гамильдэ-Ичен удивился. — Мы что, собаки?

— Нет. Но этот запах почувствуем. Помнишь того, обглоданного?

— А… Но вы же его зарыли!

— Нет. Всего лишь забросали ветками. Как медведь.

Беглецы шли осторожно, продираясь сквозь колючие заросли можжевельника, принюхивались. И наконец, почти одновременно почувствовали слабый запах разлагающегося мёртвого тела.

— Туда! — показал рукой нойон.

Вот и знакомая сопка… Рычание!

Кто-то жрал мясо убитого медведя! Ну, конечно…

— Как бы они не набросились на нас, — напряжённо останавливаясь, Гамильдэ-Ичен сдёрнул с плеча лук и, пошарив в колчане, наложил на тетиву стрелу. — Если что, буду стрелять на слух. Хорошо, что у нас не забрали оружие! Хоть такое… Дьявол!

— Пошто поминаешь нечистого?

— Стрелы! У них отломаны острия. Кто-то постарался. Наверное, девки.

Баурджин хмыкнул и предложил просто-напросто обойти недавно освежёванную медвежью тушу:

— Не думаю, чтоб мы с тобой были интересны тем, кто сейчас лакомится медвежатинкой. Скорее всего — это лисы. Или россомаха.

— Россомаха — серьёзный зверь.

Обойдя убитого медведя и жрущих его зверей, друзья вышли к вершине сопки и стали медленно спускаться к реке, в чёрной воде которой отражались луна и звезды.

Оказавшись на берегу, Баурджин снял гуталы и закатал штаны.

— А это зачем, нойон? — озаботился Гамильдэ-Ичен. — Будем переходить реку вброд?

— Нет. Просто дальше поплывём на лодке.

— На лодке?! Ах, да… Признаться, я совсем про неё забыл.

Войдя в прохладную воду, Баурджин невольно поёжился — да, холодновато. Да и ночку нельзя было назвать тёплой. Хотя, с другой стороны, на небе звезды, а значит, предстоящий день будет жарким.

Плеск речной волны. Скользкие камешки под ногами. Кусты… Попробуй разгляди-ка две обломанные ветки! Впрочем, уже светало…

— Кажется, здесь, — всмотревшись, Баурджин свернул в заросли. — Ага! Вот он.

Вытащив челнок, нойон нашарил в кустах весло, уселся на корму, весело шепнув Гамильдэ-Ичену:

— Садись, парень! Дальше поедем с комфортом. Правда, против течения… но оно здесь не должно особо чувствоваться — слишком уж широка река.

— Плыть? Вот на этом?! — Гамильдэ-Ичен с ужасом оглядел челнок.

— Садись, садись, — подбодрил степняка Баурджин. — Лодочка, согласен, утлая, но ты не делай резких движений. И не ступай на борта — перевернёмся. Ставь ногу на дно. Вот так. Сел? Ну, не ворочайся ты, как медведь в берлоге! Все, поплыли.

С силой оттолкнувшись веслом, Баурджин пересёк середину реки и направил лодку вдоль дальнего берега. Глубина его мало интересовала — челнок, чай, не пароход, если и уткнётся в мель, так всегда вытянуть можно.

Над левым берегом Аргуни медленно поднималось солнце. Вот заалел край неба, вот окрасились расплавленным золотом вершины лиственниц, сосен и кедров, а вот уже над вершинами деревьев показался жёлтый сверкающий шар, отразившийся в воде мириадами искр. Сразу стало тепло, даже жарко. Радуясь погожему дню, на плёсе заиграла рыба. Ловить её, правда, было сейчас некогда, да и есть пока не особо хотелось, можно было и потерпеть.

Днём дело пошло куда как веселее, даже Гамильдэ-Ичен перестал хмуриться, часто оглядывался, улыбался, шутил. Баурджин протянул ему весло:

— На-ко, погреби, парень.

Опа!!!

Лучше бы не давал!

Чуть ведь не перевернул лодку, чертяка степной!

— Эй, эй! — заругался нойон. — Осторожней! Весло — это тебе не лопата! Не шатайся всем телом, не свешивайся, работай руками — от плеча до кисти. Во-от… Давай, давай. И-и-и раз… И-и два… И-и раз… Стой! Стой, чёрт худой, что, камня не видишь?! Заворачивай, заворачивай! Табань! Табань, кому говорю! Эх…

Разогнанная ударами весла лодка тяжело ткнулась в камень. Хорошо хоть, не по течению плыли. Впрочем, вещей никаких, а сами выплыли бы.

— Отталкивайся, отталкивайся, Гамильдэ. Во-от…

Баурджин и сам, как мог, помогал приятелю, с шумом выгребая руками. Вообще-то, хорошо бы сделать ещё одно весло. Рулевое. Гамильдэ бы грёб, а он бы, Баурджин, управлял — красота! Да, так и надо сделать. Но покуда не время, слишком мало ещё проплыли.

Сделав крутой поворот за плёсом, река стала заметно шире, а сила течения ещё уменьшилась, так что грести стало — одно удовольствие. Наловчившийся мало-помалу Гамильдэ-Ичен грёб уже в охотку, снова начал смеяться, шутить.

— Ой, смотри-ка, нойон, утки! Вот бы подстрелить. Жаль, стрелы обломаны.

— Греби, греби, охотничек. О жратве потом думать будем.

Впрочем, почему — потом?

Не теряя времени даром, Баурджин скинул со спины лук, согнув, снял тетиву с одного края — получилась удочка. Вместо крючка приладил впившуюся в рукав колючку, а в качестве наживки использовал пойманного тут же слепня.

Поплевал по рыбацкой традиции:

— Ну, ловись рыбка, и большая, и малая.

Тут же и клюнуло! Да не какая-нибудь мелочь — а увесистая, с руку, рыбина.

— Ну вот, — радостно засмеялся нойон. — Если и дальше так пойдёт — голодными точно не будем.

Он выловил ещё одну рыбину, и ещё, и ещё… А потом сказал:

— Шабаш! Завязываем пока с ловлей — всё равно столько не сожрать. Дай-ка весло, Гамильдэ, — разомну косточки. Эх!