Орден

Осень, теперь уже поздняя. Мокрый холод. Машины медленно ехали мимо по дороге, разбрызгивая фонтаны грязи. В такую погоду все почему-то смотрят вниз и видят лужи, грязь… Чем-то это неприятное слякотное время года похоже на затянувшиеся поиски какого-то непонятного Танцора. Какое-то их олицетворение.

— Воплощение, — пробормотал Лев. Он, то прямо, то боком скользил по откуда-то взявшемуся льду, скользил в свою сторожку. Опять сидеть и смиренно читать там летопись.

«Ну вот, его деятельность странна пострадавшим и еще непострадавшим от Танцора, его попытки помочь смешны и тем, и другим. Хотя и те, и другие охотно берут его серебро. Может, действительно он нелеп, и усилия его нелепы. Тогда весь орден, такой большой и богатый — сборище дураков, вроде него? Да нет, — решил Лев, открыв калитку во двор музыкальной школы. — Орден избрал такую странную деятельность, но люди в нем хорошо понимают, чем занимаются. Обязательно понимают».

В сторожке сейчас Эдуардыч, маленький, иногда вообще незаметный среди завалявшихся там предметов, будто домовой, копошащийся в своих пыльных углах, всегда о чем-то думающий. Только непонятно о чем.

Наконец, Лев открыл дверь родной сторожки. Внутри пахнуло растворимым кофе. Кружка с ним стояла на столе перед Эдуардычем, а тот перебирал коробочки с лекарствами на столе, будто решал, что принять сегодня на обед. Раскрытая амбарная книга лежала перед ним. Молчал, будто не замечал возившегося в сторожке Льва, потом, наконец, заговорил:

— Какой советский вкус у растворимого кофе. Вроде, столько этого растворимого было выпито после этой власти, а он все равно советский. Сегодня побывал в бывшей «Блинной», сейчас она ни с того ни с сего почему-то зовется ресторан «Априори». Пустовато там, вообще. Не хотели местные со мной разговаривать, но звон серебра их сразу воодушевил. Тот коридорчик в доме не только в эту «Априори» ведет, там в его конце есть маленький магазинчик элитных вин. Якобы элитных, а так те же вина, коньяки, что и везде, только дороже. Такой глухой чулан, без окон, весь заставленный полками с бутылями. Говорят, что менты теперь напрочь обнаглели. После этой стрельбы кто-то звонил в ментовку, но никто оттуда не приехал. Совсем. Выстрелы негромко звучали, многие их даже не слышали. Поначалу я думал, что Танцор стрелял из какого-то мелкого дамского пугача, но нет, ствол был серьезный, видимо, с глушителем. Один официант даже сохранил пару гильз.

Сейчас Лев заметил эти гильзы, мятые, в блестящих еще царапинах на столе перед Эдуардычем.

— Народу много гуляло мимо пресловутого «Априори», а кто-то стал собираться перед ним. Танцор стрелял, стрелял, — продолжил Эдуардыч, — а потом, когда его напугала старуха с палкой, просто пробежал сквозь толпу. Пробежал и скрылся.

Эдуардыч помолчал, потом, наконец, выковырял из одной пачки таблетку, проглотил. Опять заговорил:

— В этом магазине сильно хороших вин только одна продавщица стояла, молодая. Тоже молчаливая. Но, разглядев наполеондоры, заговорила, оказалось, что Танцора там хорошо знают. Посещает Танцор эту торговую точку, там ему даже визитку дали, некую скидочную карту, но ничего толкового о нем не сообщила. Опять практически пусто. Про перстень эта элитная продавщица тоже говорила. Такая массивная золотая гайка. Явно самодельная, как я понял. Из тех, что подпольные армяне-ювелиры для блатных мастырят.

Эдуардыч смотрел в окно. Снаружи пошел мокрый снег. Поднялся ветер. Не хотелось думать, что придется когда-нибудь выходить из сторожки на улицу.

— Из этого чулана, что магазином зовется, кое что при желании можно разглядеть. Из их двери видно окно в коридоре. Продавщица однажды видела через него, как Танцор со своими бутылками вина садился в машину. Хорошую такую, иностранную. Неизвестной марки — в этом она не разбирается. Хотя, может быть, это не его машина была, он на заднее сиденье садился. Окно, рядом с ним там денежное дерево, — помолчав, добавил Эдуардыч. — Стоит у них такое за входом в ресторан, с бронзовыми китайскими монетами. Да, еще продавщица сказала, что наш стрелок раньше часто расплачивался мелочью, пятаками. Приносил пятаки в холщовой сумке и высыпал горстями, за самые дорогие вина. Такой вот чудак, мол. В магазине даже кличку ему придумали, Пятачок. Кличек у него становится все больше, — продолжил Эдуардыч. — Все больше, а нужного о нем ничего. Хватаем в темноте руками, только в них все пусто. В общем, опять все бесполезно, легковесные метания. Хотя, в этих пятаках в обмен на доброе вино, мне кажется, что-то есть. Я думаю так, пусть этим Танцующим Пятачком параллельно с тобой займется Леон, наш специалист по монетам. Он только что из Петербурга вернулся, ездил туда по одному важному делу. Пускай в Гороховом тоже за дело берутся, а не ловлей убийц на балерин с кусками ДВП на спине.

— Доложишь магистру, пусть он Гороховому прикажет? — спросил Лев.