Читаем «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг. полностью

Ленин писал о необходимости двойной ответственности коммунистов, но фактически выстраивалась тройная, поскольку в орденской системе партийные верхи, при всех различиях, были неотделимы от низов. Отношения между облеченными властью верхами и рядовой партийной массой имели сложный, противоречивый характер, настроения колебались от взаимного доверия сторон и упования друг на друга до обоюдных обид и ожесточенной критики. Словом, все как у тех, кому суждено быть неразлучно вместе всю жизнь и умереть в один день. Партийные низы очень чутко реагировали на объективную тенденцию к отчуждению руководящего слоя от массовой основы партии. По непривычности и незаконности возникшего после революции нового социального разделения, массы зачастую выражали свои чувства с первобытной откровенностью, без всяких околичностей, предлагая свои наивные левеллерские проекты сохранения чистоты первозданных товарищеских отношений. Проявился особый интерес к идеалистической стороне дела, к вопросу о нормах поведения товарищей, выдвинувшихся во власть.

Сталинскому аппарату выпало трудиться над созданием и закреплением новой общественной иерархии. Разумеется, здесь не могло не накладывать отпечатка то обстоятельство, что новая государственная бюрократия была очень многим обязана социальным низам и еще не утратила своей природной связи с низами и поэтому порой была вынуждена чутко прислушиваться к их голосу. Особенно в вопросах, наиболее понятных и насущных для низов — прежде всего речь идет о потреблении. Массам было зримо и важно то, что секретарь губкома, например, платил в комиссию по улучшению быта коммунистов 35 золотых рублей и партвзнос — 5 рублей, в то время как у рабочего, рядового члена партии «у станка» все месячное жалованье составляло максимум 25―30 рублей золотом[542]. Отсюда следовали две тенденции, а именно: тяжелые думы рабочего о «верхах» и «низах» и не менее тяжелая необходимость для номенклатуры следовать логике классовой обособленности и отгораживать свою корпоративную жизнь высоким забором от посторонних нескромных взглядов. Это была проблема необходимости развития кастовой замкнутости, поставленная перед номенклатурой самим течением жизни. Однако, до поры, особенно в условиях социального компромисса новой экономической политики, партия была вынуждена заботиться о своей массовой базе среди пролетариата и ограничивать аппетиты бюрократии.

Партия изначально складывалась из различных слоев, в том числе и из выходцев из буржуазии и интеллигенции. Условия жизни нелегальной партии выравнивали всех ее членов, вырабатывали стоицизм, доходящий порой до аскетизма. Время реакции после 1907 года оторвало от партии часть ее состава и поставило в обычные условия жизни среднего буржуа (врачи, инженеры, литераторы, учителя, статистики, профессора, адвокаты). Эмиграция и в некоторых случаях тюрьма, а чаще ссылка также действовали разлагающим образом на нормы партийного поведения. Затем семилетняя война резко отрицательно сказалась на общем моральном уровне всего населения. Особенно стало заметным деклассирование пролетариата, среди которого голод и нужда порождали воровство, мошенничество, спекуляцию, преступления по должности. После Октября 1917 в РКП(б) пошел огромный приток новых членов и вместе с ним наплыв «примазавшихся» шкурников. Необходимость сосуществования старой и новой элиты в процессе преемственности государственной власти сказалась влиянием выходцев из буржуазии на коммунистических ответработников на бытовом уровне. Возможность для коммунистов практически бесконтрольно распоряжаться материальными благами при подталкивающем и разлагающем влиянии со всех сторон заставила некоторых из них переступать все нормы снабжения.

Когда в ходе революции низы и «новый класс» еще окончательно не вышли из состояния тождества, когда новоиспеченные комиссары еще ощущали свое органическое родство с массой, то покорно выслушивали те упреки в перерождении и генеральстве, которые им бросала в лицо масса. Идея социального равенства согревала массы в холодные годы разрухи, и «новый класс» до поры был вынужден мириться с этой идефикс своего союзника в совместной борьбе со старыми господствующими сословиями. Низы, в свою очередь, стремились зарегламентировать и взвесить решительно каждую мелочь в быту и на обеденном столе своих выдвиженцев. В эти годы на свет появлялись исключительно дикие проекты надзора за бытом ответработников, согласно которым те должны были давать ежемесячный многостраничный отчет буквально о каждом грамме съеденного и выпитого, иначе им грозили кары и крушение служебной карьеры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука