«Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.

Раздумья над вопросами подобной анкеты, наверное, сумели бы надолго увести ответственного члена партии в сферу ненормативного и чувственного из круга исполнения прямых служебных обязанностей. Намечалась настоящая охота за ответработниками с аптекарскими весами, вместо ружей и револьверов. Теперь оставалось завести многотысячный аппарат для слежки и наказания совбуров, неосторожно закусивших лишней селедкой, а также подумать об обер-аппарате для контроля над самим аппаратом. Народная партийная воля вновь парадоксальным образом выразилась в движении от чаяний справедливости к необузданной полицейщине и расправам. Согласно обычаям Московской Руси — в шараханье толпы от алтаря и красного крыльца к колокольному раскату и речному обрыву.

Чем дальше время уводило общество от революции, тем больше подобные притязания выглядели архаичнее и нелепее. Осетрина на столах и драгоценные блики на туалетах жен ответработников, особенно в интерьере нэпа, словно смеялись над притязаниями низов. Однако тесное и развращающее номенклатуру соприкосновение с нэпманской буржуазией заставило государство, возложившее на себя историческую миссию управления всеми сферами общественной жизни, усилить регламентацию условий существования «нового класса».

В этом пункте настроения низов встретили полное понимание высшего партийного руководства, заинтересованного в усилении неформального общественного контроля над новой элитой, при соблюдении незыблемого партийного централизма. После того, как все имевшиеся резервы уставных и законных приемов без ощутимого успеха были использованы в бою со злоупотреблениями номенклатуры, в партии с одобрения Цека разгорелась дискуссия о партийной этике. В жизнь новой общественной элиты должен был придти новый идеальный регулятор сословного поведения и занять место давно умершего кодекса дворянской чести. Требовался орденский кодекс норм партийной этики.

После 17-го года в Советской республике начал распространяться обычай Французской революции, которая путем декрета ввела обязательное обращение на «ты». В России Февральская революция в знаменитом «Приказе № 1» установила всеобщее «буржуазное» «вы», но после Октября в советском обиходе стало замечаться обратное. Коммунисты, рабочие и беспартийные интеллигенты в повседневном общении стали переходить на «ты». Товарищеское «ты» являлось признаком взаимного доверия и уважения, в то время как буржуазное «вы» осталось для людей, мало симпатизирующих друг другу или находящихся в разных социальных плоскостях. Считалось, что Октябрьская революция осуществляет всеобщее равенство, поэтому нет никаких причин для сохранения в обращении пролетарского «ты» и буржуазного «вы». Активисты полагали необходимым осмыслить и ускорить этот процесс, поскольку мелочи быта и обычаи являются лучшим доказательством глубины и жизненности общественного переворота. Но как у французов торжество нового неравенства вернуло к жизни традиционное «вы», так и в русской революции, после того как миновал ее идеалистический период, новая социальная иерархия настоятельно потребовала восстановить в правах необходимые элементы старорежимного этикета.

Низы партии стремились принять самое активное участие в выработке канонов партийного поведения, поскольку вызывающий образ действий верхов в первую очередь задевал их чувства, обостренные обманутыми ожиданиями социального равенства. Знаменательная дискуссия о партийной этике оставила для литературы множество провокационных примеров бесхитростного народного мнения по части благородного поведения. Так, например, на закрытом собрании комячейки при Кожзаводе № 1 г. Острогожска Воронежской губернии осенью 1924 года обсуждался доклад о партийной этике в связи со статьей Ярославского, опубликованной в номере «Правды» от 10 октября. Этика оказалась предметом сверхинтересным и вполне житейским, поэтому говорили и постановили по вопросу очень много разного и все в чевенгурской стилистике. Самое главное, признали вопрос считать своевременным, «поскольку буржуазные привычки замедляют путь к социализму».

Партийные кожевники пришли к выводу, что у партработников уездного и губернского масштаба заметен бюрократизм, причиной которого в немалой степени являются жены работников. А именно: партийные работники, беря в жены дочерей помещиков, попов и мещан, подпадают под влияние супруг и их родственников. «Партийный работник, имея у себя такую жену, не замечает как он сам делается мещанином и чиновником царского строя, в то же время забывая Октябрьскую революцию и диктатуру пролетариата»[545]. Так и выходило, как уже давно повелось, что в центре причин не общественные противоречия, а сакраментальное «cherchez la femme», даже в пролетарской революции. Кожевники не хотели понимать, что «новый класс» тянулся к культурному и изысканному в образе жизни, словом, к тем секретам повседневного быта, которыми владели классово чуждые элементы. Простые пролетарки, товарищи по борьбе, в качестве спутниц жизни уже его не устраивали.