Ордынский волк. Самаркандский лев

Отправив пленников назад, Тимур собрал войско и двинулся в сторону Кокча Тенгиза (озеро Севан). На берегу самого прекрасного озера Кавказа, окружив себя кольцами охраны, Тимур разбил походные шатры и устроил пир. Напоив коней и отдохнув, чагатаи двинулись на восток, в азербайджанский город Шемахи, недалеко отстоявший от Табриза. Сюда к нему из Самарканда и прибыла Сарай Мульк Ханум, «высокая колыбель», таков был титул первой жены государя, а с ней и царевичи Шахрух и Халиль. Как написал хронист об этой встрече: «В местности Маранд Шемахи они удостоились увидеть друг друга и сделали столько подношений и пожертвований, что небо удивлялось этому».

Но вскоре, оставив жену, Тимур вновь устремился в битву. Взял неприступную горную крепость Аланчук – взял хитростью, найдя источник воды и перекрыв его. Потом спустился с гор и пошел на подавление туркмен, которых очень не любил, и на то была причина. Тимур был тюрком и гордился этим, а туркмены были совсем другого рода и племени, иной крови[24]. После подавления туркмен двинулся на города Ирана, ему надо было успеть прежде, чем окружение Тохтамыша заставит хана ворваться сюда же, надо было напугать и покарать, а после этого вторгся на территорию Западного Ирана, звавшегося иракским, и Фарса.

В Исфахане, на берегу полноводной реки Заянде, в середине ноября 1387 года случилась настоящая трагедия. Войска Тимура подошли к иранскому городу, старейшины, уже зная, каков норов завоевателя, вышли к нему и поклонились. Тимур принял их очень хорошо, подарил халаты и потребовал дань. А как же без дани? Исфахан был очень богатым и процветающим городом, и, чтобы правильно обобрать его, город условно разбили на квадраты и для каждого участка назначили сборщика подати с отрядом солдат. В первую же ночь в предместьях Исфахана вспыхнул заговор, его возглавил некий кузнец из Тегерана по имени Али Кочапа. Во-первых, ему было жалко своего добра, во-вторых, он ничего не слышал про то, что «Аллах на небе один – и султан на земле тоже должен быть один». И что этим султаном должен быть именно головорез Тимурленг. Ему хотелось быть свободным в свободной по его меркам стране и не зависеть от прихотей и аппетитов людоедов-завоевателей. Которые даже после выплаты «налога пощады» ходили по домам, грабили, насиловали, а могли и убить, если кому-то их поведение не нравится. Кузнеца поддержали сотни, а потом тысячи горожан, которые никак не желали расставаться со своим имуществом, быть униженными и оскорбленными. Но самое ужасное то, что Али Кочапа не понимал судьбы и не хотел ее принимать в том виде, в каком ее послал Бог. Как испытание, как наказание! Увы, а судьбой всей Азии была воля ненавистного Тимурленга! И кузнец-бунтарь не думал, что последует за его восстанием. Возбужденные праведным гневом иранцы ворвались в город и устроили захватчикам-тюркам резню. Они убивали и сборщиков податей, и солдат, и они вырезали те отряды, которые постепенно входили в город. Всего убили три тысячи людей Тимура. Это была колоссальная потеря! Не всякая битва уносила у Тимура столько людей! Старейшины хоть и злорадствовали в глубине души, но ужаснулись народному гневу и тому, что последует за этим.

Когда утром Тимур узнал о восстании и резне, он сказал: «Возьмите этот город!» Напившись крови непрошеного захватчика и удовлетворив жажду мести, горожане заперлись в Исфахане, но разве они были воинами? Они могли напасть на сборщика податей в своем доме и зарезать его, но как сдержать великую силу Тимурова войска? Такая задача была им не по плечу. И сдавая одну башню за другой, оставляя крепостные стены, многие пожалели, что не захотели отдать последнее добро завоевателю. В городе началась ответная резня. И охота за исфаханцами, а вернее, за их головами. Некоторые не хотели убивать сборщиков податей и спрятали их у себя, вот они только и выжили. А других ловили на улицах, врывались к ним в дома и первым делом, повалив жертву, порой даже не убив, отрезали ей голову. Все равно, кому: мужчинам, женщинам, детям. Не все воины Тимура были одинаково кровожадными, не всем хотелось резать головы другим людям, тем более беззащитным горожанам, к тому же несчастным женщинам и детям, и очень быстро за голову человека была назначена цена. Как написал хронист: «В начале дела одна голова стоила двадцать динаров коппеки, а к концу, когда каждый стал приносить свою долю голов, одна голова в это время стоила пол-динара и никто не покупал».

Одетый в пластинчатый доспех, в черном плаще, Тимур в окружении свиты въехал в город как ангел смерти. Кровью были залиты улицы и дома. Кровью были забрызганы выбеленные ограды, у которых проходила казнь. Десятки тысяч обезглавленных тел лежали повсюду. Кровь стекала со ступеней домов. Исфахан пропитался человеческой кровью. Проезжая по улицам, Тимур заставал своих солдат, еще держащих за волосы эти отрезанные головы. Чагатаи, с головы до ног залитые кровью, сбрасывали эти головы в горки. У каждого должна была быть такая горка!