Орел-Девка

 Валли поглядѣла ему вслѣдъ... Бенедиктъ, этотъ смѣлый, горделивый человѣкъ, уходилъ совсѣмъ растроеннымъ! Вѣдь онъ все, все предлагалъ ей, что могло, по его мнѣнію, высказанному въ простотѣ души, составить счастье любой дѣвушки... Но она не въ состояніи была объяснить себѣ, почему-же это въ ея сердцѣ нѣтъ ни чуточки любви къ человѣку, который столько добра для нея сдѣлалъ? А тотъ-то что? Тотъ, пожалуй, вовсе даже не думалъ и не думаетъ о ней... Да, но ужь такъ это все случилось!... И гдѣ-же найдется равный Іосифу по силѣ и красотѣ? Его образъ постоянно мелькалъ, носился передъ ней; она такъ ясно, отчетливо, даже теперь, видѣла, какъ онъ сбросилъ съ плеча окровавленную медвѣжью шкуру, какъ толпа обступила его, стала удивляться ему -- такому красавцу, силачу, какого и не сыскать!...

 Въ ушахъ ея звучалъ разсказъ его о борьбѣ съ медвѣдемъ; потомъ представлялась ей другая картина -- картина борьбы Іосифа съ отцомъ; первый вышелъ побѣдителемъ... Она думала прежде, что отца, этого страшнаго человѣка, первѣйшаго силача, никто и побѣдить не можетъ. Поборовши его, Іосифъ такъ дружелюбно, ласково заговорилъ съ нимъ, хотя и видѣлъ, что въ немъ злость кипитъ.

 -- Нѣтъ, ни кому не сравняться съ Іосифомъ! повторила Валли и принялась мыть полъ.-- Ну, вотъ, еслибы зналъ онъ, какую жертву для него приношу! мелькнуло въ ея головѣ и, нечаянно взглянувъ въ окно, она увидѣла тамъ Бенедикта и Леандра. Бенедиктъ, весь красный, толковалъ что-то брату, а тотъ плакалъ...

 Старикъ Штроммингеръ сначала бѣсился, гремѣлъ угрозами противъ взбунтовавшейся своей дочери и такъ расходился, что даже добрякъ, гейлихрейцскій патеръ, не могъ усмирить его. Когда Штроммингеръ узналъ, что дочь его нашла убѣжище въ Рофенѣ -- онъ отправилъ туда людей, приказавъ имъ взять ее; но рофенскіе Клёцы у себя дома были какъ-бы въ неприступной крѣпости -- и храбро, по-рыцарски, защищали право своего выселка, право освященное вѣками.

 Валли скоро подмѣтила, что Бенедиктъ и Леандръ сильно влюбились въ нее, и сочла нужнымъ переговорить объ этомъ съ Никодимомъ, какъ человѣкомъ хладнокровнымъ, разсудительнымъ. Никодимъ сообразилъ, что надо было сдѣлать въ такомъ случаѣ,-- и отправился къ Штроммингеру. Ловко наводя бесѣду и разумно настаивая на своемъ, онъ добился того, что старикъ согласился наконецъ отказаться отъ мечты своей запереть дочь въ подвалѣ и порѣшилъ на томъ, что считаетъ ее навсегда изгнанною изъ своего дома.-- "Лѣтомъ она можетъ пасти стадо на Мурцоллѣ -- больше ни на что она негодна, а зимой пусть идетъ въ люди, пусть гдѣ хочетъ тамъ и нанимается, чтобъ сюда -- ни ногой."

 Когда Никодимъ передалъ Валли эти слова Штроммингера, она не захотѣла ни минуты медлить, рѣшила какъ можно скорѣе идти на Мурцолль и дожидаться тамъ стада. Однако, старому рофенцу удалось уговорить ее все-таки пообождать (Валли уважала Никодима) -- ну, хоть до тѣхъ поръ, пока Бенедиктъ самъ не узнаетъ, можно-ли пробраться на гору. И вотъ, опять пришло время Валли покинуть все то, что ожило, встрепенулось подъ теплымъ дыханьемъ весны, и удалиться въ мертвенную пустыню, горную глушь. Тяжело было ей разставаться со всѣми братьями и добродушной Маріанной... Вѣдь они все таки были добры къ ней, столько хорошаго сдѣлали для нея, что она не могла не дорожить ими!...

 Бенедиктъ пошелъ впередъ. Онъ рѣшилъ быть проводникомъ Валли и поставилъ на своемъ.

 -- Вѣдь ты, слава Богу, не мало прожила у насъ, такъ вотъ намъ и желательно, по крайности, невредимо довести тебя до самаго мѣста; ну, а тамъ ужъ мы не можемъ, къ сожалѣнію, ни охранить, ни предостеречь тебя...

 Страшна, ужасна была дорога среди весенней сумятицы природы, такъ что даже Бенедиктъ, этотъ прославленный, самый отважный, надёжный проводникъ, говорилъ, что ему еще въ первый разъ въ жизни пришлось предпринять такой опасный переходъ. Разговаривать во время пути было почти невозможно, такъ какъ тутъ шла борьба за жизнь, приходилось постоянно думать о самосохраненіи, не оборачиваться безъ нужды -- и только смотрѣть въ оба туда, куда слѣдуетъ. Тяжолъ былъ этотъ трудъ. Полдня прошло въ борьбѣ съ снѣжными глыбами, льдинами, зіяющими пропастями -- и вотъ, наконецъ, путники достигли желанной вершины.

 Знакомая Валли хижинка стояла на томъ-же мѣстѣ, она еще больше постарѣла, и на ея крышѣ лежала цѣлая груда снѣга, котораго и кругомъ было еще довольно много,

 -- Вбтъ гдѣ ты хочешь поселиться, заговорилъ Бенедиктъ,-- бросаешь теплый, спокойный уголъ, вмѣсто того, чтобы стать рофенской крестьянкой, женщиной весьма уважаемой!...

 -- Что-жъ дѣлать -- иначе не могу, Бенедиктъ! отвѣтила Валли, какъ-то грустно глядя на неприглядную хижинку, покрытую снѣгомъ:-- это, вѣрно, горные духи такъ меня околдовали, что должна я постоянно къ нимъ возвращаться, вотъ и нѣтъ мнѣ настоящаго мѣста гдѣ нибудь въ долинѣ...