Оренбургский владыка

Касымхан Чанышев вновь устремился в Китай. Вернулся он с любопытной новостью:

– Генерал Багич Дутову не помощник, у него своих проблем выше крыши.

– Что за проблемы? – деловито сощурился Давыдов.

– Забастовали полторы тысячи башкир. Не хотят служить Багичу, не хотят воевать, бунтуют и просятся домой.

Давыдов обрадованно забарабанил пальцами по столу:

– А что, хорошая новость! Если, конечно…

– Что «если», товарищ Давыдов?

– Если, конечно, в этом нет ловушки. Ведь недаром говорят, что Дутов такой хитрый, что даже сам себя обыграть в карты может.

– Здесь вопрос не в Дутове, а в Багиче.

– В Дутове, дорогой товарищ Касымхан, в Дутове… Багич – это фигура второго плана, третьего, если не десятого.

– Дутов, кстати, заявил следующее: «Умирать я пойду на русскую землю, и в Китай больше не вернусь».

– Несладко, видать, атаману в Китае, очень несладко. Ежели бы во мне была жалость к белякам, я бы обязательно его пожалел. И что же удерживает башкирских цириков [67] , что мешает им наплевать на господ генералов и махнуть домой? А, Касымхан?

– Боязнь за себя: Дутов – человек мстительный, может взять и расстрелять каждого десятого.

Чанышев отвел глаза в сторону. Лицо его было бесстрастным, ничто не дрогнуло в нем.

– Кстати, о мусульманах, – добавил он тихо, – Дутов вводит у себя в армии отличительные знаки. Православные теперь будут носить на своих мундирах кресты, мусульмане – луну и звезду.