Оренбургский владыка

Удалову повезло – он нашел Ергаш-Бея, затем снова побывал у Дутова, потом завернул в Джаркент и обо всем доложил Давыдову. Замолчал, глянул вопросительно на своего нового начальника и, со вздохом опустив голову, стал рассматривать потрепанные, в порезах и свищах головки кожаных сапог.

Давыдов, понимая, что беспокоит бывшего сапожника, положил ему руку на плечо.

– Ты это, мил человек… За женку свою не беспокойся. Нашли мы ее в Оренбурге, все с ней в порядке – жива и здорова. Продуктов ей кое-каких подкинули…

– Спасибо, – шевельнул белыми сухими губами Удалов.

– Все у нее хорошо, тебе привет передает и желает, чтобы поскорее вернулся домой.

Удалов, ощущая, как у него задрожали губы, приложил к ним ладонь.

– Спасибо, – вторично спорхнуло с языка у него едва слышное. Он неловко поклонился Давыдову.

– Чего там, – Давыдов, ощущая себя этаким волшебником, который может все, все ему по силам, – небрежно махнул рукой. – Напиши ей письмецо, мы передадим…

– Письмецо? – вид у Удалова сделался совсем ошалелым, губы запрыгали. – Письмецо… – Он сунул руку за пазуху, расстегнул подкладку, зашпиленную на две булавки и извлек мятый, склеенный из плотной бумаги конверт. – Вот.

– Что это?

– Послание атамана Дутова Ергаш-Бею.

– Фью-ю-ють, – не удержался Давыдов, присвистнул, взял конверт в руки с некой опаскою, будто тот был начинен гремучей смесью. – Ну ты и молодец-удалец, паря… Большой удалец!

В следующую минуту Давыдов разложил конверт на столе, как некую дорогую вещь, начал суетиться над ним, ахать, охать, стараясь выяснить, каким клеем он склеен. Потом выкрикнул по-вороньи гортанно: «Гхэ!» и запалил свечу. Установив ее поровнее на столе, коснулся краем конверта пламени. Запахло жженой бумагой, еще чем-то, то ли мясным, то ли молочным. Удалов не выдержал и испуганно вскричал:

– Сгорит!

– Тихо, родимый, – остановил его Давыдов, – ничего никогда у нас не горит. Мы этому ремеслу обучены весьма основательно.

Давыдов медленно повел склеенным краем конверта по пламени. Бумага начала раскрываться с тихим треском сама собою, – Давыдов действительно оказался большим мастаком по этой части. Через несколько минут он держал послание Дутова в руках.

– Ну-ка, ну-ка, господин генерал-лейтенант, посмотрим, чего вы тут начирикали. «Командующему армией в Фергане Ергаш-Бею», – прочитал он громко и хмыкнул: – Ишь ты, этот бандюга уже и командующим армией стал. Ну и ну! – Давыдов поскреб пальцами по щеке, похрустел щетиной. – «Еще летом тыща девятьсот восемнадцатого года от Вас…» Вежливый человек Дутов, «Вы» с большой буквы пишет. «От Вас прибыл ко мне в Оренбург человек с поручением – связаться и действовать вместе. Я послал с ним к Вам письмо, подарки: серебряную шашку и бархатный халат в знак нашей дружбы и боевой работы вместе.

Но, очевидно, человек этот до Вас не дошел. Ваше предложение – работать вместе – мною было доложено Войсковому правительству Оренбургского казачьего войска, и оно постановлением своим зачислило Вас в оренбургские казаки и пожаловало Вас чином есаула». Хм, есаула…

Чекист, отставив бумагу в сторону, иронично похмыкал:

– Естественно, подарки не доехали. В халате дутовском начальник милиции в Верном в баню ходит. Эполеты только сорвал, да в нужник выкинул. Ладно, едем дальше. «Теперь я жду только случая… ударить на Джаркент»… Ударить на Джаркент… – Давыдов задумчиво пожевал губами. – Скорее собственную задницу поцелует, чем ударит на Джаркент. – Он снова похмыкал, повертел бумагу, глянул в самый конец ее и проговорил одобрительно: – Бумагу атаман сам подписал, са-ам, собственноручно, не поленился. Работяга, – Давыдов почмокал насмешливо. – Ох и работяга! Редкостный!

Удалов молчал, никак не реагировал на эмоции и фиги начальника регистропункта – стоял с отрешенным видом у стола и мял в руках выцветшую казачью фуражку.

Давыдов умолк, сложил письмо.

– А как будем заклеивать конверт? – спросил Удалов.

– Языком, – Давыдов засмеялся, подмигнул. В следующее мгновение сделался серьезным и сказал: – Тем же способом, только наоборот. – Он хлопнул Удалова по плечу. – Все будет в порядке, не тушуйся. Ергаш-Бей никогда ни о чем не догадается.

Давыдов знал, что говорил, слово с делом у него не расходилось. Он снял с послания атамана копию, а письмо запечатал так ловко и умело, что невозможно было предположить, что оно когда-то было вскрыто.