Оренбургский владыка

Напрасно ожидал отец Иона трех своих агентов, которых он отправил в погоню за калмыком, – агенты в Суйдун так и не вернулись.

– Неужто красные их прихлопнули? – озадаченно скреб бороду отец Иона. – Как мух – березовой веткой? Не может этого быть! Мужики ведь были опытные.

Он поймал себя на мысли о том, что размышляет об агентах в прошедшем времени, будто их уже нет в живых, недовольно поморщился, скорбно вздохнул. Чтобы понять, что произошло, надо было копнуть приятелей калмыка, оставшихся здесь, в Суйдуне, наверняка, наведут на какой-нибудь след. Таких было трое, все – Георгиевские кавалеры: Еремеев, Кривоносов и Удалов.

Расспросить Еремеева не было возможности: его атаман лично послал в Совдепию присматривать за обстановкой и разным непутевым народом. Урядник Еремеев уже больше месяца находился в Джаркенте – сумел там устроиться на работу и время от времени присылал в крепость донесения с разными второстепенными сведениями. Отец Иона все, о чем сообщал урядник, знал и без донесений, из других источников, но тем не менее одобрял работу Еремеева в Совдепии, и прежде всего потому, что так повелел Дутов…

Второй приятель калмыка, бывший оренбургский сапожник Удалов, также находился в Совдепии, в Фергане – наводил мосты с Ергаш-Беем… Отец Иона расчесал пальцами бороду, потом прижал ее к ноздрям. Борода пахла дешевыми конфетками-подушечками, очень популярными у китайцев… И до Удалова сейчас не добраться.

Есть еще Семен Кривоносов, который никуда из крепости не уходил и не собирался уходить – стал личным ординарцем Ольги Викторовны. Без него матушка, как без рук – и яичек свежих с рынка без него некому принести, и дров для печи наколоть, и двор подмести, и самовар раскочегарить, и заварки хорошей, китайской либо индийской, достать, и грязь с обуви стереть – все это входит в обязанности Сеньки Кривоносова. Стоит ему только где-то застрять, как в доме занавески колышатся от крика:

– Семе-ен! Где вы?

Даже есаул Мишуков, здоровяк и красавец, ординарец атамана, был лишен права вмешиваться в дела Сеньки Кривоносова, вот ведь как. Отец Иона не выдержал, досадливо крякнул. Тьфу!

Выдернуть в такой обстановке Кривоносова на элементарный разговор, не говоря уже о допросе, – штука сложная… Отец Иона поддел рукою бородку, задрал ее вверх, с шумом втянул в себя воздух. М-да, пора бы и в баню наведаться… Однако он все равно извернется и допросит Сеньку Кривоносова, а Ольга Викторовна об этом никогда и не узнает.

У отца Ионы было несколько помощников, один из них даже говорить не умел, только мычал. Были и офицеры, сотник и подъесаул. Имелся даже судебный исполнитель в прошлом, знаток права, примкнувший к войску еще в Оренбурге. Поэтому отец Иона решил, что сам он связываться с Сенькой не будет – слишком опасно, а вот кому-нибудь из своих помощников поручит. Пусть аккуратненько прощупают «дамского угодника», вдруг у него есть какие-нибудь сведения и он укажет, куда нырнул этот проклятый калмык. Вздохнув озабоченно, отец Иона начал мысленно перебирать имена помощников. В конце концов он остановился на татарине Абдулле. Ему можно было доверять, как самому себе, – человеком он был верным.

Он призвал татарина к себе, тот вошел совершенно беззвучно, даже слабого шороха не произвел, поклонился учтиво, низко.

– Абдулла, ты ординарца Ольги Викторовны знаешь?

– Сеньку-то? А кто ж его не знает?

– Поговорить с ним надо. По душам. Сможешь?

– А чего не смочь. Только ведь он все расскажет атамановой бабе. У нас тогда что физиономии, что задницы – одного размера будут.

– А ты аккуратненько, аккуратненько… Я бы и сам этот разговор провел, но мне нельзя.

– Понимаю, начальник, – Абдулла наклонил крупную бритую голову в тюбетейке. – Атаман спросит – тебе и ответить нечего будет. – Абдулла ко всем обращался на «ты», в том числе и к начальству, и даже к генералам.

– Именно это имей в виду и не выпускай из вида… Понял, Абдулла? Действуй!

Абдулла подошел к Сеньке Кривоносову на рынке – тот у менялы обращал в местную валюту бумажные российские деньги. Торговцы, приезжавшие в крепость из ближайших деревень, русские кредитки перестали признавать.

– Ну что, Сенька? – спросил у Кривоносова Абдулла.

– Совсем обнаглели косоглазые, – пожаловался Сенька, – в обмен на свои кизяки требуют золотые червонцы… Тьфу! – Кривоносов удрученно покачал головой, затем подозрительно глянул на татарина. – А тебе, собственно, чего надо? Уж не по мою ли душу пришел?

– Да не-ет, – безразличным тоном протянул Абдулла в ответ, махнул рукой – дескать, просто подошел поздороваться.

– Не то ведь с вашей конторой как поведешься, так потом красных соплей не оберешься.

– Ну, не такие уж мы и страшные, – с укоризненной улыбкой проговорил Абдулла, оглядывая продавцов на рынке – не бросится ли в глаза что-нибудь подозрительное? – У нас много интеллигентных офицеров, – слово «интеллигентный» было совсем не из лексикона Абдуллы, но он с ним справился довольно успешно. – Один есть – даже Акадэмию Генерального штаба окончил. – Абдулла специально слово «Акадэмия» произнес манерно, по моде двадцатого года.

– Ага, – Кривоносов хмыкнул весело, – а на деле этот «акадэмик» – большой мастер наматывать жилы на локоть.

– А вообще-то один разговор к тебе есть, – сказал Абдулла. – Может, зайдем к нам, попьем чайку?

– Без захода нельзя? – деловито осведомился Сенька.

– Так ведь здесь поговорить не дадут, – Абдулла обвел быстрым взглядом базар. – Тут – суета, крики, пока стоишь в толпе, – обязательно кто-нибудь карман вырежет. Вместе с деньгами, – Абдулла демонстративно ощупал карманы форменных казачьих штанов, украшенных синими лампасами. – Давай заглянем к нам, Сенька?

– Ох, и надоедлив ты, Абдулка! Прилипнешь так, что клещами не отодрать. Москит ты!

– А это кто такой? – подозрительно сощурился Абдулла.

– По-персидски – комар.

– Ты и персидский язык знаешь?

– Знаю.

– Ну пойдем, Сенька… – заныл Абдулла.

Так он казака нытьем и взял.

– А шкалик у тебя найдется? – перед тем как сдаться окончательно деловито спросил Кривоносов, поправил пальцами усы, прихорошился – увидел красивую китаяночку.

– Для дорогого гостя все найду, – пообещал Абдулла.

Контрразведка находилась недалеко от рынка, на перекрестке четырех узких кривых каменных улочек, в простеньком доме, сложенном из простых глиняных блоков. На запыленной поверхности кирпичей поблескивали светлые чистые капли.

– Уж не слезы ли это? – посмеиваясь нервно, воскликнул Кривоносов. – Тех невинных, что замучены в здешнем подвале?

– Да у нас и подвала-то нет, – отмахнулся от казака татарин, – только чердак. – А что на чердаке можно делать? Лишь рыбу вялить.

– Тогда почему на глине слезы проступили?

– Это не слезы, это – пот. Глина такая странная – потеет. Если дождь затевается – на стенках обязательно проступают капли.

В каморке, которую занимал Абдулла, был установлен маленький соединенный из двух табуреток столик, который с двух сторон поджимали стулья. Татарин ткнул рукой в один из стульев:

– Садись, Сенька!

Казак сел. Огляделся:

– Однако тут у тебя особо не развернешься.

– На тесноту не жалуемся, – Абдулла достал из самодельного шкафчика, врезанного в стенку, большую бутыль, заткнутую деревянной пробкой, – в оренбургских станицах в таких бутылях хранили керосин, – выдернул затычку и наполовину наполнил желтоватой пахучей жидкостью помятую алюминиевую кружку.

– Что это? – спросил Сенька.

– Ханка.

Ханка, она же ханжа – местная водка, похожая на русскую самогонку, но самогонке здорово уступающая. Хорошую, но слабую ханку делали из чего угодно, из риса, из гаоляна [71] , из проса, плохую – тоже из чего угодно, даже из бычьих лепешек и деревянной стружки, но одна ханка отличалась от другой очень сильно. Кривоносов придвинул кружку поближе к себе, затем ловко ухватился за нее пальцами, приподнял. Понюхал. Передернул плечами.

– Ну и запах! – Глянул искоса на татарина. – А себе?

– Я не пью, – сказал Абдулла, – Коран запрещает.

– Водка – единственная штука, которая примиряет нас с создавшимся положением, – Кривоносов приподнял кружку за ручку, вновь затянулся сивушным духом. – Выпьешь – и мир из серого сразу делается ярким, радостным. Удивительная штука, – Сенька выпил ханку, притиснул к ноздрям рукав и зашипел, будто Змей, севший голым задом на раскаленные угли. – Крепкая, зар-раза, пхы! Как паяльная кислота.

– Скажи, Семен, – татарин неожиданно заговорил строгим учительским тоном, – ты Африкана Бембеева хорошо знал?

– А-а, вот зачем ты меня позвал… Все ясно.

– Мне ничего не ясно, святому отцу ничего не ясно, а тебе все ясно, – недобро пробурчал Абдулла. – Какой догадливый.

– Конечно, Африкана я хорошо знаю, – сказал Сенька, – мы же вместе воевали, в одной пешей команде, потом в войске Александра Ильича друг дружки держались…

– Не знаю, а знал, – запоздало поправил Сеньку татарин.

– Это почему же так?

– Да потому, что его уже нет в живых.

– Господи, – Сенька стянул с головы шапку и перекрестился. – Господи!

– Он же в Аллаха веровал, не в твоего Бога, чего ты так за него печешься, молишься? – Абдулла подозрительно сощурил глаза. – А? Или он тебе наследство оставил?

– Какое там наследство! – Сенька обреченно махнул рукой. – Африкан был гол как сокол, все, что попадало ему в руки, – все друзьякам своим отдавал.

– А ты был у него… этим самым… друзьяком?…

– Конечно, был, – не стал отнекиваться Сенька. – А как же иначе?

Он не боялся ни Абдуллы, ни его грозного начальника, потому что за спиной у него стояла могущественная Ольга Викторовна, – Бембеев убежал к красным, – Абдулла ухватился за нижнюю челюсть, двинул ее в одну сторону, потом в другую, лицо у него сделалось злым, – и уволок с собою все наши секреты… Скажи, Сенька, о чем вы с ним говорили в последний раз?

– Не помню, – Кривоносов помотал головой, словно бы сбивая с себя некое наваждение, – об Оренбурге, может быть…

– А когда вы последний раз встречались?

Кривоносов вновь мотнул головой:

– Не так давно это было… А! На базаре нос к носу столкнулись. Месяц назад примерно.

– Как раз в ту пору, когда Бембеев ушел из крепости.

– А что, разве это имеет какое-то значение?

– Имеет, еще как имеет, – Абдулла ткнул в Сеньку железным, прямым словно ствол пистолета пальцем, – для тебя прежде всего!

– Но-но-но, – захорохорился Кривоносов, приподнялся на табуретке.

Абдулла резким точным движением, будто ударом, посадил его на место. Сенькины щеки сделались бледными.

– Ты чего? – спросил он хриплым шепотом. – Ты же меня на чай, да на стопку ханки пригласил… А сам чего делаешь?

– Что мне велено, то и делаю, – грозно рявкнул Абдулла.

Семен приподнялся на табурете опять, и вновь Абдулла коротким точным движением усадил его на место.

– Ты чего-о-о? – У Кривоносова бледными сделались не только щеки – все лицо. – Я сегодня же пожалуюсь на тебя атаману.

– Не пожалуешься, – жестко, очень уверенно, хрипловатым страшный голосом произнес Абдулла. – Могу об заклад с кем угодно побиться.

– Это почему же? – Кривоносов отодвинулся от татарина, но попытка не удалась – стул будто прирос к полу, не двигался ни туда ни сюда.

Сеньке сделалось трудно дышать. Абдулла широко, мстительно улыбнулся:

– Потому что не сможешь. Разве ты этого еще не понял?

– Ты не посмеешь, Абдулла, не посмеешь. Я очень хорошо знаком с Александром Ильичом. Мы вместе воевали, столько дорог рука об руку прошли. Начинали на реке Прут. И потом все время шли вместе. Я у него в Петрограде, в Союзе казачьих войск адъютантом был.

– Не адъютантом, а подавальщиком галош, – поправил Сеньку Абдулла.

– Я к Керенскому со специальным поручением ездил.

– За это тебя прямо сейчас расстрелять надо. Не дожидаясь ночи.

Кривоносову показалось, что Абдулла приколотил его гвоздями к стулу. На лбу Сенькином появился пот.

– Ты же меня на чай приглашал, покалякать о бабах, – Сенька сгреб широкой ладонью пот с лица, – об Оренбурге…

– Я не из Оренбурга, я из Казани, – предупредил гостя Абдулла.

– И вместо этого… – Кривоносов укоризненно покачал головой. – Эх, ты!

– Нам надо найти Бембеева. Помоги это сделать – и можешь спокойно шагать к своей атаманше.

– Если бы я знал, где он находится – помог бы. Но я не знаю…

Абдулла навис над Кривоносовым и сжал глаза в щелки, будто хотел просветить Сеньку насквозь, проверить, что у него внутри – нет ли чего гнилого? Стоял он так над несчастным урядником минут пять, не меньше, потом, что-то решив про себя, откинулся назад и сипло рассмеялся:

– А перетрухнул ты, Сенька, здорово.

– А ты на моем месте разве не перетрухнул бы? А?

– Вряд ли, – Абдулла махнул рукой и протянул тихо, почти неслышно: – Иди, Сенька, домой.

– Что, проверка кончилась?

– Кончилась. То, что мне нужно было, я узнал…

Вскоре Абдулла решительно доложил попу результаты:

– Пустой мужичок. К бегству Бембеева не причастен.

Отец Иона помял пальцами бороду, вздохнул жалостливо, будто в большой карточной игре спустил все козыри, и на него наползло нечто обиженное, почти слезное: а ведь сыграть-то надо было по-другому…

На щеках Абдуллы плотными каменными буграми заходили желваки, на гладком сизом темени выступили капли пота.

– Что нужно сделать, чтобы этого не случилось? – спросил он.

– Нет человека – нет никакой опасности. Все очень просто, Абдулла, – отец Иона поднес ко рту кулак, покашлял в него. – Формула эта работает безотказно.

– Понимаю, господин, – Абдулла наклонил голову. – А как быть со сбежавшим казаком? Что делать?

– Ничего. Думаю, что его уже нет в живых.

– Тогда почему не вернулись наши люди?

– Я же не Господь Бог, Абдулла, чтобы все знать, – в тихом голосе отца Ионы появились раздраженные нотки, – может быть, в засаду попали, может, их перекупили, может, произошло что-то еще… Не зна-ю.