Орест и сын

— Представьте себе: гора. Двум бригадам поручено прорубить тоннель. Первая движется, положим, с востока. Вторая — с запада, — молодой человек раскинул руки. — Если инженеры рассчитали верно, рано или поздно обе бригады встретятся, — его руки двинулись навстречу друг другу. — Речь о высвобождении энергий: в одном случае — рождения, в другом — смерти. Считается, что эти энергии имеют разную природу, но если в качестве рабочей гипотезы предположить, что отличие кажущееся… — пальцы встретились и переплелись. — Кстати, вы слыхали о Туринской плащанице?

Они поравнялись с парадной.

Матвей Платонович кивнул. В свое время, заинтересовавшись этим вопросом, он собрал кое-какие материалы. Четырехметровое полотно. Согласно преданию, Иосиф из Аримафеи завернул в нее мертвое тело. Чудо заключалось в том, что энергия, которая высвободилась в процессе воскресения, если так можно выразиться, прожгла холост: на погребальных пеленах осталось изображение. Впрочем, ни одна церковь так и не признала его подлинности…

— Уж позвольте, как говорится, до квартиры… — предупредительно отступив в сторону, молодой человек распахнул дверь.

Матвей Платонович сделал шаг, но почему-то обернулся. Удерживая тяжелую дверь, молодой человек стоял, повернувшись к нему боком: острый подбородок вздернулся еще больше. «Библиотека… Ему нужна моя библиотека…» — догадка мелькнула и отдалась сердечной слабостью.

— Благодарю. Но я… — Матвей Платонович поборол слабость и закончил решительно. — Теперь я сам.

Почтительно поклонившись, молодой человек вложил ему в руку портфель.

Матвей Платонович вошел в парадную. Сердечная слабость не проходила. Поднимаясь по лестнице, он останавливался на каждой площадке, пережидая одышку.

На пятом этаже работала дворничиха — шаркала веником:

— Здрасьте, — она распрямилась, держась за спину.

Занятый своими мыслями, Матвей Платонович не ответил.

— Кресты-то когда отмоете? Уж пора бы…

— Вы — мне?.. — Тетерятников обернулся.

— Из ЖЭКа приходили. У всех жильцов окна чистые. Одни вы остались…

Не удостаивая ответом, он двинулся дальше.

— Война-то когда кончилась! Нормальные люди тридцать лет как отмыли, — дворничиха не унималась.

Матвей Платонович дошел до своей площадки и вынул ключ.

— А хочете, — она выглядывала, перегнувшись через перила, — приду, вымою. Я недорого беру…

Тетерятников потоптался в прихожей, изумляясь бессмысленности людей. Вот и теперь: «Кресты… — повторил машинально и вошел в кухню. — Кому какое дело?..»

С уличной стороны на стеклах лежали узоры инея. С внутренней — косые блокадные крестики: полоски когда-то белой бумаги. Тетерятников вспомнил: давно, кажется, году в сорок шестом, тоже явилась дворничиха. Стыдила: весь дом позорите. Потом еще приходила, звонила, стучалась в дверь…

В голове неприятно шумело, словно там работал мотор. Матвей Платонович достал из портфеля египетскую книгу, раскрыл и задумался о молодом человеке, похожем на Анубиса. Бог мертвых заинтересовался его знаниями. «Хватит… — укорил себя. — С чего я взял, будто он зарится на библиотеку?..»

Матвей Платонович вытер руки о тряпку, которую использовал в качестве кухонного полотенца, отогнал нелепые мысли и обернулся к немцу, раскрытому на оглавлении. Вчера они остановились на Месопотамии.

Бегло просмотрев последние записи, Матвей Платонович остался доволен. Снова он обращал свой взор к любимейшей, чья мифологическая жизнь протекала на его глазах. Инанна — богиня плотской любви, звезда восхода, владычица небес.

Давно, когда он был молод, эта девица являлась ему в греховных снах. Всякий раз она подвергала его унижениям, но в конце концов, сменяя гнев на милость, позволяла то, чего не позволила ни одна живая женщина. Теперь, когда он состарился, а она сияла нетленной юностью, в его сердце вкралась нежность, как будто та, что была тайной радостью его жизни, предстала не возлюбленной, а дочерью. Если смерть явится, он желал умереть на ее руках.

Впрочем, на эту милость смешно рассчитывать: она — могущественная из могущественных, ее знаки стоят рядом со знаками Мардука, верховного бога, чей дух живет в его огромной статуе, пока однажды ее не покинет. Это событие миф увязывал с гибелью страны.

Пал, пал Вавилон, великая блудница,

сделался жилищем бесов

и пристанищем всякому нечистому духу,

пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице…

«Как же там?.. — вместо строк, ускользавших из памяти, в голову назойливо лезла дворничиха. — Надо же, приходили из ЖЭКа…» — он представил себе чужих людей, стоящих на тротуаре. Задирая головы, они оглядывали его окна.

Матвей Платонович встал и перешел в комнату. «Если явятся сюда, — он бормотал, словно готовился к нашествию варваров, — скажу: кто вы такие? Какое у вас право?.. Это — мои окна…»