Орест Кипренский. Дитя Киприды

Но художник рисовал явно южанку (графиня Долли Фикельмон писала в дневнике, что дочери Рибопьера «немного напоминают евреек»). Героиня соотносима с женщинами «вакхического» типа, искушающими своим взглядом, – с Цыганкой, держащей в руке миртовую ветвь, и с Гадалкой, раскинувшей карты «на любовь». Только те не смотрят на зрителя, а эта искоса глядит на них своими черными, наводящими «порчу» очами. Тут мы опять встречаемся с «магическим» и «опасным» для россиянина архетипом черных очей. Сам художник испытал его неодолимое и пагубное влияние. И отдал предпочтение «ангельскому», ясному и кроткому взгляду своей Марьючи. Ее милому, сияющему чистотой, круглящемуся каждой линией девическому облику…

Поразительно!

Не сомневаться (в духе Батюшкова) в ней и в себе, не ждать разочарований и бед, а словно бы предвидеть, что яркий свет чувства вынесет из любой тяжелой ситуации.

Разбросанные во времени портреты Мариуччи (Анны-Марии Фалькуччи) говорят, что с годами чувство художника крепло и разгоралось. И разлука этому во многом способствовала.

Глава 13. «Русские» портреты нового Кипренского

Интересно коснуться двух замечательных портретов Кипренского, которые продолжают «русскую» линию, но дают ее в развитии и усложнении. Чувствуются уроки Италии. Эти уроки некоторыми современниками художника, да и подчас исследователями наших дней, истолковываются негативно. Фраза Ивана Мальцева, что Италия «была вредна» для художника, прочно засела в мозгах. Константин Паустовский в своей повести собрал чуть ли не все мифы такого рода. И то, что Кипренский променял творчество на «жажду легкой жизни» и у него в Риме в столе «валялись ассигнации и звенело золото» (в то время как он жил на отнюдь не чрезмерный пенсион императрицы). И то, что он в Италии писал «слащавые головки цыганок с розами в волосах».

Почему-то яркие солнечные итальянки на итальянских полотнах Брюллова не вызывают упрека в слащавости. Тем важнее вглядеться в реального, очищенного от мифов Кипренского.

Рассмотрим мужской и женский портреты «итальянского» периода – князя А. М. Голицына (1819) и Е. С. Авдулиной, написанный уже во Франции, по дороге домой (1822–1823).

Князь Александр Голицын, мистик, друг Александра I, Кипренскому в Италии покровительствовал. Художник мог его знать еще по Тверскому двору великой княгини Екатерины Павловны, где князь был гофмейстером.

В портрете Голицына (умершего через два года после его написания) есть две новые особенности. Князь написан не на нейтральном фоне, как бывало у художника прежде, а стоит под аркой, за которой открывается архитектура центра Рима, в частности огромный купол собора Св. Петра. Он представлен как мощная личность возрожденческих портретов.

Вторая особенность – какая-то неуловимая многослойность его человеческого облика, для передачи которой художнику потребовалось затенить часть лица. И вообще – лицо князя словно бы покрывают «тени» упорной думы, что сказалось и в жесте крепко сжатых рук. Говорят, князь был весельчаком. По портрету этого не скажешь! На челе читается печать болезненности и душевной измученности. Возможно, он предчувствовал скорую смерть.

Возникшие в портрете Кипренского новые стилистические и колористические нюансы многих смущали.

Вот отзыв учителя Карла Брюллова, академического профессора в отставке Андрея Иванова в письме к сыну в Рим: «Лицо есть главный предмет в портрете, оно не всегда бывает выгодно и в самой натуре; но если его еще притирать много асфальтом или черною краскою, это, конечно, не сделает его привлекательным, а как скоро вещь не привлекательна с первого взгляда, то и решается суд над нею нехорошо (выд. авт. – В. Ч.), и художник теряет свою репутацию»[138]. Необычайно жесткий отзыв! Избегающий обычно «грязных» тонов художник вдруг «замутил» краски, накрыв лицо князя каким-то темным облаком.

Но это и есть усложнение!

Валерий Турчин писал о двух мужских типах у Кипренского – «активном» и «пассивном». Сам художник, вероятно, причислял себя к «активному». Мы помним, что в молодом Алексее Томилове он подчеркивает вялость и безволие, едва ли ему импонирующие.

А князь Голицын? Активен он или пассивен? Бог весть!

Характеристика героя усложнилась, как усложнилась и трактовка лица. Оно и сияет, но и окружено тенями. А взгляд живой, но и какой-то измученный. Эту новую для художника глубину характеристики модели не сразу считывали даже такие талантливые преподаватели, как Андрей Иванов.

В «Портрете Авдулиной» (1822–1823) тоже есть нечто новое.