Ориентализм

Лучшая часть анализа Саутерна здесь и в других местах его краткой истории западных взглядов на ислам – это демонстрация того, что, в конечном счете, более утонченным и сложным становится западное невежество, а не какой-то объем позитивного западного знания, которого становится больше и которое обретает точность. Ибо у фикций есть своя логика и своя диалектика роста или упадка. Характер Мухаммеда в Средние века был наделен целым ворохом черт, соответствовавших «характеру пророков [XII века] – провозвестников „Свободного духа“ (Free Spirit)[274], которые действительно тогда появились в Европе, претендовали на доверие и притягивали последователей». Точно так же, поскольку Мухаммед виделся как распространитель ложного откровения, он стал воплощением разнузданности, разврата, содомии и целого набора разнообразных пороков, которые «логически» вытекали из его доктринальной ложности[275]. Так Восток приобрел, так сказать, представителей и представительство, более конкретное и более внутренне созвучное некоторым западным требованиям, чем все предшествовавшие. Это похоже на то, как если бы, однажды избрав Восток местом, подходящим для воплощения бесконечного в конечной форме, Европа не смогла прекратить эту практику; Восток и народы Востока, арабы, мусульмане, индийцы, китайцы или любые другие, стали повторяющимися псевдовоплощениями некоего великого оригинала (Христа, Европы, Запада), которому им, как предполагалось, следовало подражать. Со временем менялся лишь источник этих, довольно нарциссических, западных представлений о Востоке, но не их характер. Так, в XII и XIII веках мы найдем широко распространенной идею о том, что Аравия, расположенная «на окраине христианского мира, была естественным убежищем для изгоев-еретиков»[276] и что Мухаммед был коварным вероотступником, тогда как в XX веке ученый-ориенталист, эрудированный специалист, укажет на то, что ислам на самом деле – не более чем арианская ересь[277] второго порядка[278].

Теперь наше первоначальное описание ориентализма как области изучения приобретает новую конкретность. Исследовательское поле – часто замкнутое пространство. Идея репрезентации сродни театру: Восток (Orient) – это сцена, на которой представлен весь Восток (East). На этой сцене появятся фигуры, роль которых состоит в том, чтобы представлять большое целое, к которому они принадлежат. Таким образом, Восток представляется не безграничным пространством за пределами привычного европейского мира, а скорее замкнутым полем, театральной сценой, пристроенной к Европе. Ориенталист – это не кто иной как специалист в конкретной области знания, за которое отвечает Европа в целом, подобно тому, как аудитория исторически и культурно ответственна за драмы (и реагирует на них), технически поставленные драматургом. В глубинах этой восточной сцены находится огромный культурный репертуар, отдельные элементы которого пробуждают в памяти сказочно богатый мир: Сфинкс, Клеопатра, Эдем, Троя, Содом и Гоморра, Астарта, Изида и Осирис, Саба, Вавилон, джинны, волхвы, Ниневия, Пресвитер Иоанн, Мухаммед и десятки других; декорации, в некоторых случаях только имена, наполовину выдуманные, наполовину знакомые; чудовища, демоны, герои; ужасы, удовольствия, желания. Воображение европейцев получало мощную подпитку благодаря этому репертуару: со Средних веков и до XVIII столетия такие маститые авторы, как Ариосто, Мильтон, Марло, Тассо, Шекспир, Сервантес, а также авторы «Песни о Роланде» и «Песни о Сиде», черпали богатства Востока для своих произведений таким образом, что очертания образов, идей и фигур, населявших его, становились более отчетливыми. Кроме того, большая часть того, что считалось научной ориенталистикой в Европе, продолжало использовать идеологизированные мифы, даже когда знание, казалось бы, действительно двигалось вперед.