Орикс и Коростель

– Женщины в искусстве – с точки зрения биологии – безнадежно запутавшиеся существа, – сказал Коростель. – Я думаю, ты это уже понял. – Удар ниже пояса, намек на нынешний запутанный роман Джимми с поэтессой, брюнеткой, которая называла себя Морганой и отказывалась сообщать ему свое настоящее имя. Сейчас она устроила себе двадцативосьмидневное сексуальное воздержание в честь великой лунной богини Эстры, покровительницы соевых бобов и кроликов. В Академию Марты Грэм такие женщины стекались толпами. Однако зря Джимми рассказал про этот роман Коростелю.

Бедная Моргана, думает Снежный человек. Интересно, что с ней сталось. Никогда она не узнает, как была мне полезна – она и ее болтовня. Детям Коростеля он двинул ее околесицу как космогонию и слегка презирает себя. Но они вроде счастливы.

Снежный человек прислоняется к дереву, слушает. Любовь, как роза синяя[22]. Вари, не кисни, полная фигня[23]. Ну что ж, Коростель своего добился, думает Снежный человек. Честь ему и хвала. Ни тебе ревности, ни мужей, что убивают жен кухонными ножами, ни жен, что травят мужей. Все восхитительно добровольно: никаких драк и склок, точно оргия богов с услужливыми нимфами на древнегреческой вазе.

Тогда почему он так удручен, так потерян? Потому что не понимает такого поведения? Потому что оно ему недоступно? Потому что хочет поучаствовать?

А что будет, если он рискнет? Выскочит из кустов, в грязной драной простыне, вонючий, волосатый, опухший, похотливо ухмыляясь, точно рогатый сатир или одноглазый пират из старого фильма – Ага-а, попались! – и попытается присоединиться к страстной синезадой оргии? Легко представить себе их ужас – словно орангутанг вломился на торжественный бал и стал лапать принцессу в розовом платьице. И его собственный ужас легко представить. Какое право он имеет навязывать свое тело и душу, изъязвленные гнойниками, этим невинным существам.

– Коростель! – хнычет Снежный человек. – Какого хрена я делаю на этой земле? Почему я один? Где моя Невеста Франкенштейна?

Нужно разорвать этот мрачный замкнутый круг, сбежать от расхолаживающей сцены. Дорогой, шепчет женский голос. Взбодрись! Ищи положительные стороны! Надо мыслить позитивно!

Он упрямо идет вперед, что-то бормоча себе под нос. Лес заглушает голос, слова срываются с губ бесцветными беззвучными пузырями, точно изо рта утопленника. За спиной стихают песни и смех. Вскоре их уже не слышно.

8

«Союшка»

Джимми и Коростель окончили среднюю школу «Здравайзер» в начале февраля. День был теплый и влажный. Обычно выпускная церемония проходила в июне – замечательная погода, солнечно и тепло. Но теперь июнь везде, до самого восточного побережья, стал сезоном дождей, и на улице было особо не попраздновать, с такими-то грозами. Даже в начале февраля рискованно: они всего на день опередили ураган.

В средней школе «Здравайзер» любили старомодность. Шатры и тенты, матери в шляпах с цветочками, отцы в панамах, фруктовый пунш (с алкоголем или без), кофе «Благочашка» и пластиковые стаканчики мороженого «Союшка»: соя со вкусом шоколада, соя со вкусом манго и соя со вкусом «зеленый чай и жареные корни одуванчика». Очень празднично.

Коростель был лучшим в классе. На Студенческом Аукционе образовательные охраняемые поселки за него чуть не передрались, и в итоге он был перехвачен по очень высокой цене Институтом Уотсона-Крика. Раз уж туда попал, блестящее будущее тебе гарантировано. Таким был Гарвард, пока не утонул.

Джимми, напротив, учился так себе: словарный запас у него был на высоте, а вот по техническим дисциплинам полный провал. Даже и эти несчастные оценки по математике были получены с помощью Коростеля, который натаскивал Джимми по выходным, отнимая время на подготовку у себя самого. Правда, ему-то зубрить не требовалось, он был какой-то мутант, мог во сне решать дифференциальные уравнения.

– Зачем ты это делаешь? – спросил Джимми во время очередного невыносимого занятия. (Нужно смотреть по-другому. Увидеть красоту. Это как шахматы. Вот – попробуй так. Видишь? Видишь схему? Вот теперь все понятно. Но Джимми не видел и ничего не понимал.) – Почему ты мне помогаешь?

– Потому что я садист, – сказал Коростель. – Мне нравится смотреть, как ты мучаешься.

– Как бы то ни было, я ценю, – сказал Джимми. Он действительно ценил, по ряду причин. Особенно потому, что, раз он занимался с Коростелем, у отца не было больше предлогов его пилить.