Орикс и Коростель

Без толку об этом думать, особенно сейчас, в жару, когда мозги превратились в кусок плавленого сыра. Нет, не плавленый сыр, лучше избегать мыслей о еде. В мастику, в клей, в средство для роста волос в тюбике. Когда-то он таким пользовался. Снежный человек точно помнит, как тюбик лежал рядом с бритвой: на полке должен быть порядок, ему так нравилось. Перед глазами внезапно возникает яркий образ: он сам, только что из душа, втирает снадобье во влажные волосы. Он в «Пародизе», ждет Орикс.

Он желал добра или, по крайней мере, не желал зла. Не хотел причинять боль, не всерьез, не в реальности. Фантазии не считаются.

Была суббота. Джимми лежал в кровати. В те дни ему тяжело было просыпаться, за последнюю неделю он несколько раз опаздывал на работу, да плюс еще на той неделе и на предыдущей; у него скоро будут неприятности. Не то чтобы он дебоширил – наоборот. Он всячески избегал людей. Начальство до него еще не добралось. Наверняка они знали про его мать и про то, что она была казнена за антиправительственную деятельность. Разумеется, знали, это общеизвестный неприятный секрет, в ОП не принято упоминать о подобных вещах – невезение, порча, вдруг это заразительно, лучше изображать неведение и так далее. Может, они дали ему время оклематься.

В этом был один плюс: теперь, когда мать мертва, может, ККБ наконец перестанет до него докапываться.

– Подъем, подъем, подъем, – говорит будильник. Розовый будильник в виде фаллоса, шуточный подарок одной любовницы. Раньше часы казались ему забавными, но в то утро он их возненавидел. Вот чем он был для нее, для них всех: механической игрушкой, шуткой, развлекалочкой. Никто не хочет быть асексуальным, но исключительно сексуальным объектом тоже никто не хочет быть, сказал однажды Коростель. Вы правы, сир, подумал Джимми. Еще одна неразрешимая загадка человечества.

– Который час? – спросил он у часов. Розовый член склонил головку, потом опять встал.

– Уже полдень, уже полдень, уже…

– Заткнись, – сказал Джимми. Часы сникли. Запрограммированы реагировать на грубость.

Джимми подумывал встать, пойти на кухню, открыть пиво. Очень неплохая идея. Он лег спать черт-те когда. Одна его любовница – как раз та, что подарила ему часы, – вчера-таки смогла пробиться через стену молчания, которой он себя окружил. Она пришла около десяти вечера, принесла какой-то еды – крокеты из «Пухлокур» и жареную картошку, она знала, что он любит, – и бутылку скотча.

– Я за тебя волновалась, – сказала она. На самом деле ей требовался очередной сеанс быстрого краденого секса, и Джимми постарался, чтоб она получила что хочет. Но ему самому было до лампочки, и, видимо, это чувствовалось. А потом стандартные В чем дело, Тебе со мной скучно, Мне правда важно, что с тобой происходит, и так далее и тому подобное.

– Уйди от мужа, – сказал Джимми, чтобы она умолкла. – Давай убежим в плебсвилли, будем жить в трейлере.

– Ну, я не думаю… ты ведь не всерьез?

– А что, если?

– Ты мне небезразличен, но ведь и он мне небезразличен, и…

– Ниже пояса.

– Прости? – Очень изысканная женщина, она говорила Прости? вместо Что?

– Я сказал – ниже пояса. Я тебе небезразличен только ниже пояса. По буквам продиктовать?

– Не знаю, что на тебя нашло, ты в последнее время ужасно грубый.

– Что, уже не забавно, да?

– Да, не забавно.

– Тогда отвали.

Они поссорились, она расплакалась, отчего Джимми, как ни странно, полегчало. Потом они допили скотч. А потом снова занимались сексом, и на сей раз Джимми было хорошо, а вот его любовнице, кажется, не особо, потому что он был тороплив, груб и не выдал ей обычную порцию комплиментов. Великолепная задница и все в таком духе.

Зря он завелся. В конце концов, она хорошая женщина, у нее настоящая грудь и масса собственных проблем. Интересно, увидит ли он ее снова. Скорее всего, да, потому что, когда она уходила, в ее взгляде читалось «Я могу тебя исцелить».

Джимми отлил и уже доставал пиво из холодильника, когда зажужжал интерком. А вот и она, стоило только вспомнить. Он снова разозлился. Подошел к спикерфону, включил его и сказал:

– Уходи.

– Это Коростель. Я внизу.

– Не верю, – ответил Джимми. Он включил трансляцию с видеокамеры в вестибюле. Так и есть – Коростель, показывает в камеру средний палец и ухмыляется.

– Впусти меня, что ли, – сказал Коростель. Джимми так и сделал, потому что в данный момент Коростель был единственным человеком, которого Джимми хотелось видеть.

Коростель почти не изменился. Все та же темная одежда. Даже не начал лысеть.

– Какого хрена ты тут делаешь? – спросил Джимми. Когда первый восторг поутих, он смутился: сам не одет, в квартире по колено пыли, бычков, пустых стаканов и контейнеров из-под «Пухлокур», но Коростель, казалось, и не заметил.

– Приятно знать, что тебя рады видеть, – сказал Коростель.

– Извини. В последнее время дела наперекосяк, – ответил Джимми.

– Да, я видел. Твоя мать, да? Я тебе написал, но ты не ответил.

– Я даже почту не проверял, – сказал Джимми.