Орион

Почти  во  всех  тогдашних  утопиях  (что  тоже  черта  времени) создание  нового  общества  связывалось  с  мировой  революцйей, в скором  наступлении  которой  авторы  были  уверены.  Вот  с  какой речью  обращается  к  красноармейцам  черноморец  Хведин  в  одном из  вариантов  романа  А.  Толстого  «Восемнадцатый  год».  «Мы, рабочие  и  крестьяне,  чего  отчебучили,— а?  Шестую  часть  света забрали  в  свои  мозолистые  руки...  Наши  кровные  братья...  наши братья  трудящиеся  на  обоих  полушариях  должны  поднять  ору­жие...  Троны  и  парламенты,  оплоты  кровавых  эксплуататоров, полетят  кверху  ногами...  Может,  еще  месяц,  ну  недель  шесть осталось  до  мировой  революции...»

Сегодня, должно  быть,  такой  монолог  вызовет добрую  улыбку, но  он  был  искренним.  Ощущением  близости  «последнего  дня» капитализма  полны  книги,  фантастические  особенно:  ведь  в  них мировая  революция  представала  как  дело  свершившееся.

«Всем!  Всем!  Всем!  В  западных  и  южных  штатах  Америки пролетариат  сбросил  капиталистическое  ярмо.  Тихоокеанская эскадра,  после  короткой  борьбы,  которая  вывела  из  строя  один дредноут  и  два  крейсера,  перешла  на  сторону  революции.  Капи­тализм  корчится  в  последних  судорогах,  проливая  моря  крови нью-йоркских  рабочих».

Это  воззвание взято из  романа  Я.  Окунева  «Завтрашний день» (1924),  но  нечто  подобное  можно  найти  почти  в  каждом  произве­дении.

Якову Окуневу принадлежит первая советская утопия —  «Гря­дущий мир  (1923—2123)». Здесь чуть ли не впервые в отечественной  фантастике  появляется  фигура  талантливого  ученого,  от­шельника  и  энтузиаста,  даже  фанатика,  сделавшего  крупное открытие  и  держащего  его  в  тайне;  впоследствии  эта  фигура станет  дежурной.  Профессор  Моран  открывает  особый  газ,  с  по­мощью  которого  можно  погрузить  человека  в  анабиоз  на  любое время,  что он  и  совершает,  усыпляя  в  специальных  камерах-гроб­ницах  свою  дочь  Евгению  и  молодого  человека  по  фамилии  Ви­кентьев.  В  его  поступке  нет  преступления  или  фанатизма,  оба усыпленных  смертельно  больны,  и  профессор  надеется,  что  меди­цина будущего сумеет их вылечить.  Каждый знающий фантастику без  труда  вспомнит,  сколько  раз  подобная  ситуация  использова­лась  различными  авторами.  Но  сейчас  мы  имеем  дело  с  исто­ками.

Первая  часть  книги  изобилует  всевозможными  приключения­ми  и  событиями,  включая  мировую  революцию,  которая  более подробно  и  почти  в  тех  же  выражениях  описана  в  упомянутом «Завтрашнем  дне».  Для  нас  важно,  что  два  наших  современника проснулись  через  двести  лет.

Что  же  они  увидели?  «Земли,  голой  земли  так  мало,  ее  почти нет  нигде  на  земном  шаре.  Улицы,  скверы,  площади,  опять  ули­цы — бескрайний  всемирный  город...»  Мужчины  и  женщины  все­мирного  города  одеты  одинаково,  головы  без  волос,  лица  бриты... В дореволюционной литературе  (например, у В. Одоевского)  встре­чались подобные  города  от  океана до  океана,  и  вот  ту  же  картину пропагандирует Я. Окунев; видимо, он тоже воспринимал природу как  противника,  которого  надо  покорить,  победить,  распластать  у своих  ног,  чтобы  человечество  могло  вздохнуть  наконец  свободно. И  не  одни  литераторы  призывали  в  те  времена  брать  природу  за горло. Только гений Чернышевского позволил ему увидеть будущее не  в  борьбе,  а  в  гармонии  с  природой.  Сегодня,  конечно,  вряд  ли кто-нибудь согласится с перспективой навечно поселиться в бессол­нечных  каменных  ущельях,  а  тогда  это  подавалось  как  заветная мечта,  как  страстное  стремление  человечества.