Оркестр меньшинств

– Может быть, нваннем Соломон, – сказал он. – То, чего ты боишься, и в самом деле может оказаться правдой, и правдой не только потому, что эти двое ее друзей были там в то время. Ее реакция была чрезмерна. Она кричала, визжала все громче, когда ты попытался объясниться. Услышав твое имя, она закричала по-английски: «Нет-нет, я вас не знаю! Уйдите отсюда! Уйдите!» И в самом деле за такой реакцией скрывается нечто большее. В кустах явно пряталась змея. Но ты должен знать еще, что она, вероятно, испугалась. Это замужняя женщина. У которой… – Вероятно, Джамике понимал: эти подробности угнетающе действуют на его слушателя, а то, что он собирается сказать, ужалит его еще больнее, а потому он замолчал ненадолго. А потом, устремив взгляд в окно магазина, где в сетке за жалюзи металась ошарашенная муха, докончил: – …есть муж.

Эти слова и в самом деле ужалили его друга.

– Она могла опасаться того, что человек, которого она любила прежде, уничтожит ее новую жизнь. Она, вероятно, испугалась тебя.

Мой хозяин кивнул, соглашаясь, принимая свое поражение.

– Но ты на этом не остановился. Да, когда мы с позором покинули аптеку, откуда нас выставили ее друзья, она в слезах через заднюю дверь выбежала на улицу. И некоторое время это тяготило тебя, мой друг. Ты был этим пристыжен, унижен, подавлен. Мне это не кто-то рассказал. Я там присутствовал. Видел все своими глазами. Если она не могла принять твое изуродованное шрамами лицо, то что ее так сильно тронуло?

Эбубедике, его друг говорил с откровенностью старых отцов, и услышанное потрясло моего хозяина. Он посмотрел в окно и увидел уличного торговца, продававшего компакт-диски с тележки. Какая-то женщина остановила его и теперь просматривала, какие у него есть записи.

– Но к этому нужно еще добавить, что она повела себя так, потому что сердится на тебя, – сказал вдруг Джамике и опять посмотрел на своего друга тем остерегающим взглядом, который говорил: «Возьми себя в руки». – Она могла ненавидеть тебя тогда, потому что еще не знает твоей истории. Она в неведении.

Произнеся эти слова не на языке отцов, он хотел подчеркнуть их важность, внедрить эту мысль и все сопутствующие в слушающее ухо, обладатель которого снова неистово закивал.

– Она не знает, что́ тебе довелось пережить, не ведает о том, что по моей вине ты по прибытии на Кипр провел неделю в аду. Она не знает твоих страданий. Она не знает, в каком ты пребывал отчаянии, когда отдал и потерял все ради любви.

Мой хозяин слушал эти пронзительные слова, вонзавшиеся в его сердце острыми зубами, и кивал время от времени.

– Она так еще и не знает, какую дорогую цену ты заплатил за все это. Не знает про твои унижения, не знает, как тебя ограбили, лишили всего, чем ты владел. Она еще не знает боли этого самопожертвования. А потом, будто этого всего было мало, тебя еще бросили в тюрьму. – И опять, Эгбуну, он посмотрел на моего хозяина пронзительным взглядом: – Больше я ничего не скажу, нваннем, потому что нет таких слов, которые описали бы то, что ты пережил, и не обожгли бы язык говорящего. Нет таких слов. Но вот что я тебе хочу сказать: она ничего этого не знала. Она еще не прочла твоего письма.

Он смотрел на Джамике, который вытащил платок из кармана своих простых брюк, потом вправил карман, вывернувшийся наизнанку, когда он доставал платок, и отер лоб.

– Да, тогда она ничего этого не знала, но потом ты дал ей письмо, и это произошло через несколько дней после того, как ты появился перед ней. Я помню тот день. Мы составили план. И вот нашли человека, чтобы он в качестве курьера доставил письмо без марок и штампов и с ее полным именем на ее адрес. И наш план увенчался успехом. Токунбо сказал, что вышел из аптеки, вручив ей письмо, а потом в окно увидел, как она его вскрыла и начала читать. Мы возрадовались. Я считал, этого достаточно. Ты давал ей понять, что ты не такой человек, как она могла подумать, ты сообщал ей, как сражался, чтобы вернуть ее. Ты не просто уехал за границу и исчез. Ты не просто сдался несправедливости, но проявил перед ней храбрость. Ты доказал там, что любишь ее и ни на день за эти годы – несмотря на все обстоятельства – не забывал о ней. Ты просыпался каждое утро и воображал ее рядом с собой, часто говорил ей: «Я вернусь к тебе. Я вернусь к тебе». Именно эти слова давали тебе жизнь четыре с лишним года. Ты написал там все то, что говорил ее образу, вызванному силой твоего воображения в камеру. На протяжении. Четырех. С лишком. Лет. Четырех с лишком лет, благословенный брат Соломон.

Мой хозяин кивал, глядя пустыми глазами, словно его друг произносил слова настолько сильные, что они подавляли все его чувства.

– В твоем письме, которое ты доставил ей, ты описывал, как это случилось с тобой, как ты выживал все прошедшие годы. Ты писал, это походило на битву…

Слово «битва» повисло на языке его друга, как рыба на крючке, потому что в этот момент в магазин вошли двое мужчин в синих фартуках. На их одеждах они увидели надпись: СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ МАЙКЛА ОКПАРЫ, УМУДИКЕ.

Он знал их.