Оркестр меньшинств

Аквааквуру, великие отцы в своей несравненной мудрости говорили, что если человек чего-то боится, то эта вещь больше его чи. Это нелегкая мудрость. Но правда то, что страх – важное явление в жизни человека. Когда человек пребывает во младенчестве, его жизнь управляется постоянными страхами. И когда человек взрослеет, страх становится его неотъемлемой частью. Все, что человек делает, определяется страхом. Ошибкой было бы задавать вопрос: как человек может освободиться от страха? Разве не сам страх – может быть, страх перед тем, что страх завладеет его разумом, – заставляет человека задавать этот вопрос? Человек должен жить в страхе. Человек ест, потому что боится умереть, если перестанет есть. Почему он переходит улицу с опаской? Почему вон тот человек идет со своим ребенком в клинику? Страх. Страх есть младший бог, безмолвный правитель вселенной человека. Страх, вероятно, самая сильная из человеческих эмоций. Гаганаогву, вспомни историю Азуки, человека, который в потасовке убил своего зятя триста семьдесят лет назад. Жрец Алы приговорил его к смерти за то, что он несправедливо забрал чужую жизнь. Мой тогдашний хозяин, Четаезе Иджекоба, был одним из тех, кто отвел Азуку в лес и повесил. Его глазами я видел, как вел себя этот приговоренный, как страх искажал даже его движения и голос, и было ясно, что каждое мгновение его жизни с момента вынесения приговора было заполнено страхом перед смертью. Человек, который убеждает себя жить без страха, вскоре обнаружит, что он переместился голым в страну безумия, в такое место, где у него ни единого знакомого.

Войдя в дом, Джамике сразу увидел, что моего хозяина пожирает страх, а также желание, ярость, любовь и скорбь. Но больше всего – страх перед тем, что Ндали больше никогда не будет принадлежать ему. Страх, Чукву! Младший бог, мучитель человечества, держащий человека на поводке, с которого тот не может сорваться. Пусть он мечется по дому, пусть запрыгивает на подоконники, пусть сколько угодно машет своими молодыми белыми крыльями, пусть он вызывает и кличет оркестр меньшинств – ему никуда не деться. Потому что, если он взлетит, бечевка остановит его, вернет на место. Чем занят сейчас человек – веселится? Пьет пальмовое вино на своей свадьбе? Получает благословение родителей и преклонение всей своей родни? Занимается он любовью с женой? Рожает его жена, а он в волнении ждет появления на свет ребенка? Чем бы он ни занимался, когда празднество закончится, когда гости разойдутся со свадьбы, когда он утолит свою страсть и успокоится, когда родится и уснет ребенок, страх вернется, он лишь станет сильнее прежнего и набросится на него, как сокол на птицу.

И моему хозяину в его великом страхе требовалась помощь. Он должен, по крайней мере, попытаться узнать, должен попытаться найти выход. Выход? Именно это он и пытался объяснить Джамике. А теперь, измученный, он опустился на колени и обнял друга, который после молений спустился с горы, исполненный духом великого божества, почитаемого в далеких землях, но еще и почитаемого детьми благочестивых отцов.

– Джамике, – сказал он. – Я знаю: ты – божий человек. Я знаю: Бог изменил твою жизнь, но я прошу тебя сделать для меня вот эту одну вещь. Я все еще печален, я очень печальный человек. Я все еще ни там, ни здесь. Я спасусь, только когда верну мою жену.

Хотя он в это время уже знал, что она для него потеряна, хотя и понимал, что подошел к грани безумия, его обеспокоил испуг, который он увидел на лице Джамике.

– Да, – сказал он с неистовостью, скрежеща зубами и еще крепче обхватывая тощую ногу Джамике. – Она моя жена, Джамике. Она моя. Мы собирались пожениться. Я страдал за нее.

Его друг явно не знал, что ответить. Он смотрел на моего хозяина, и тот ослабил хватку и продолжил:

– Около недели назад я встретил ее у ее дома, Джамике. Я видел ее так близко. Ее и ее сына. Ты знаешь, как его зовут, как зовут ее сына? Чинонсо.

– Он носит твое имя? – сказал Джамике, и мой мудрейший хозяин ожил, потому что, казалось, он нащупал что-то в человеке, у которого искал помощи.

– Так оно, так мальчика и зовут.

– Не могу поверить своим ушам, брат.

– Я думаю… – начал он, но вынужден был замолчать, потому что дыхание его прервалось от волнения; потом он начал снова: – Я думаю, тому есть причина, и я хочу ее знать. Она решила, что я умер? И потому дала мальчику мое имя? Или есть какая-то другая причина? – Он закашлялся и сплюнул в платок. – Мальчик – я его видел своими глазами, своими широко раскрытыми глазами, и мой дух говорит мне: я видел моего сына.

– Говорит?

– Так оно, – сказал он и щелкнул пальцами. – Ты бы не мог посмотреть на него? Ему на вид года четыре. Когда она вышла замуж за этого человека? Ты говорил – недавно?

– Ха! Это верно. Н-но когда это могло случиться?

– Я не знаю. Я не знаю. Ох, я не знаю. Один только бог знает. Но, брат, сердце мое сломано. Сейчас любой мертвец лучше меня. Я не сплю. Я не ем. Я не понимаю, почему так сложилась моя жизнь. Но я хочу знать, почему ее сын носит мое имя.