Оркестр меньшинств

Он сидел молча. Я осенил его разум мыслью о тех двух случаях, когда она задержала его в себе и попросила кончить в нее. Потом я осенил его еще одной мыслью – о том вечере, теперь ушедшем в далекое прошлое, когда он настолько потерял голову, что кончил в нее и вышел из нее только после того, как почти все его семя изверглось. А он не сказал ей, опасаясь, как бы она не устроила ему головомойку. Тогда она попросила его включить свет, чтобы она могла вытереться салфетками. Он включил свет с облегчением – она не спросила его, вышел ли он из нее вовремя. И вот он включил свет и обнаружил плывущее по воздуху белое перо. Оно зачаровало Ндали. Она спросила, откуда оно взялось, почему летает тут в воздухе. И он ответил, что не знает. И то был просто один из многих случаев, о котором я ему напомнил. А мой хозяин теперь и сам вспомнил: когда он позвонил ей, получив от медсестры обещание надежды, Ндали сказала ему, что хочет сообщить кое-что, но сделает это позднее. Я до сих пор слышал ее голос, когда она сказала ему об этом по телефону много лет назад. «Это большая, большая новость, даже меня она удивила. Но я очень счастлива!»

– Она не получала от тебя вестей, беспокоилась, брат мой. Дитя Господа, она носила твоего ребенка – и вдруг много дней от тебя ни слова. Потом прошли недели, она ждала – ни слова. У нее была копия твоего уведомления о зачислении. Она позвонила в университет, и там ей сказали, что́ ты сделал.

Мой хозяин хотел было заговорить, но Джамике продолжал:

– Ей сказали, ты изнасиловал белую женщину и теперь проведешь двадцать шесть лет в тюрьме. Они даже сказали ей, приговор, мол, очень снисходительный и в большинстве мусульманских стран наказание за изнасилование – смертная казнь.

– Кто ей такое сказал?

– Ее муж мне об этом не говорил, но я думаю – Дехан. Он не знал всей истории; думаю, не знал. Но она пыталась. Она искала тебя, пыталась помочь. Он сказал, она не поверила, что ты мог совершить такое, и сообщила в нигерийское посольство в Турции, но там никто ничего не стал делать. Я помню об этом, брат: когда я звонил моим друзьям в Гирне, они мне сказали, нигерийское посольство в Турции звонило в университет. Так что я думаю, она пыталась, брат. Я был виноват, но она пыталась тебя спасти.

– Что еще? Что еще случилось? – спросил мой хозяин, потому как старая ярость стала снова закипать в нем.

– Ее семья, – сказал его друг и заплакал. – Они пришли в ярость от всего этого. Она забеременела вне брака, кроме того, она задействовала международные институты, чтобы спасти человека, преступника, содержащегося в тюрьме другой страны. Вот почему они прежде всего попросили ее уехать в Лагос. Огбонна такого не говорил, но я думаю, она пыталась тебя спасти. А потом опустила руки.

Иджанго-иджанго, что-то шевельнулось в моем хозяине, он почувствовал тепло внутри, словно что-то горячее проникло туда с неторопливой беспощадностью. Она опустила руки. Что это значит? Акатака, это значит, человек пытался сделать что-то, а потом перестал. Может быть, человек пытался поднять что-то, а потом ему приходит в голову, что он никогда не сможет поднять такой груз, и он сдается, опускает руки.

Мой хозяин сидел ошарашенный, словно мир, в котором он родился, жил, занимался любовью, спал, страдал, исцелялся, снова страдал, все это время был иллюзией, неким неожиданным видением слепого старика: только что яркое, светящееся, а через мгновение – мираж, который, будучи увиденным, тут же растворяется.

26. Пауки в доме людей

Чукву, твои уши были терпеливы. Ты слушал. Ты выслушал здесь мой пересказ всего перед божественным советом. Ты слушал, пока все деревья в Беигве были облачены, словно в яркие одеяния, в чарующие мелодии. Даже сейчас, пока я говорю, музыка льется отовсюду в светлые залы, проникая в них как пот через поры в коже. И повсюду вокруг – духи-хранители, которые должны выйти вперед и дать свои показания. Но я теперь должен поспешить и заполнить пропасть, которая открылась в моей истории. И мне не понадобится много времени, Гаганаогву, чтобы дойти до конца.

Чтобы не задерживать, я должен напомнить тебе о том, что часто говорят великие отцы, умудренные знаниями о войне и сражении: тому, что должно убить человека, не обязательно знать его имя. Это относится к моему хозяину. Потому что описывать то, во что он превратился за дни и недели после открытий Джамике, мучительно больно. Но я должен рассказать тебе о последствиях этих перемен, потому что дело, о котором я свидетельствую, требует этого. Эгбуну, мой хозяин превратился в джинна, человека-духа, бродягу, падшего скитальца, существо, крадущееся по бушу, в изолированного от мира изгоя по собственной воле. Он не желал слушать советов друга, который умолял его не начинать драку. Он же поклялся себе, что непременно начнет. Он истово поклялся себе, что вернет своего сына. Он говорил, что, кроме этого, у него не осталось ничего, за что стоило бы драться. И никто, даже я, его дух-хранитель, не мог убедить его не делать того, на что он себя настроил.