Короче говоря, минут десять они усердно разыгрывали роли мужчины и женщины, а потом вернулись к привычной манере общения. Эрцгерцогиня (в дальнейшем повествовании – эрцгерцог) поведала свою историю – что он мужчина и всегда им был, что он увидел портрет Орландо и безнадежно влюбился, что для достижения своих целей переоделся женщиной и снял комнату над булочной, что пришел в полное отчаяние, когда Орландо сбежал в Турцию, что услышал о произошедшей с ней перемене и поспешил предложить свои услуги (здесь он разразился несносным хихиканьем). Ибо для него, заявил эрцгерцог Гарри, она была и навсегда останется апогеем, адамантом, абсолютным идеалом своего пола! Три А звучали бы гораздо более убедительно, если бы не сопровождались кудахтаньем и гоготом самого странного рода. «Если это и любовь, – сказала себе Орландо, по-женски оценивая сидящего у камина эрцгерцога, – то чрезвычайно нелепая».
Пав на колени, эрцгерцог Гарри сделал в высшей степени пылкое предложение руки и сердца. Он сказал, что в несгораемом сундуке в его замке хранятся около двадцати миллионов дукатов. Земельных владений у него больше чем у любого английского вельможи. Охота отменная, куропаток и тетеревов столько, что ни на одном английском или шотландском болоте не сыщешь. Правда, за время его отсутствия поголовье фазанов сильно поредело, да и оленихи скинули приплод, но все это можно исправить с ее помощью, когда они вместе заживут в Румынии.
Пока он говорил, в выпуклых глазах набухли две огромные слезы и потекли по длинным, впалым щекам.
Из собственного прошлого опыта Орландо знала, что мужчины плачут столь же часто и беспричинно, сколь и женщины, хотя уже начинала подозревать, что женщин подобное проявление чувств со стороны противоположного пола шокирует, и посему ужаснулась.
Эрцгерцог извинился. Он слегка овладел собой и сказал, что сейчас уйдет, но на следующий день вернется за ответом.
Это было во вторник. Он приходил в среду, в пятницу и в субботу. Каждый визит начинался, продолжался или заканчивался объяснением в любви, однако в промежутках они подолгу молчали. Сидели по разные стороны камина, и иногда эрцгерцог ронял кочергу, щипцы или совок, а Орландо их поднимала. Потом эрцгерцог вспоминал, как подстрелил лося в Швеции, Орландо спрашивала, был ли тот очень крупный, и эрцгерцог отвечал, что не больше северного оленя, которого он подстрелил в Норвегии, и Орландо спрашивала, доводилось ли ему подстрелить тигра, и эрцгерцог отвечал, что только альбатроса, и Орландо спрашивала (плохо скрывая зевок), был ли тот альбатрос размером со слона, и эрцгерцог отвечал… несомненно, весьма разумно, но Орландо его уже не слышала, ибо смотрела то на письменный стол, то в окно, то на дверь. После чего эрцгерцог восклицал: «Я вас обожаю!», в то время как Орландо говорила: «Кажется, дождь собирается», и оба смущались, густо краснели и не могли придумать, что еще сказать. Орландо понятия не имела, о чем с ним еще разговаривать, и, если бы не вспомнила про игру под названием «Муха, лети!», в которую можно просаживать баснословные деньги почти без усилий, ей, вероятно, пришлось бы выйти за эрцгерцога замуж, ибо она понятия не имела, как еще от него избавиться. Однако благодаря этой затее, причем весьма незамысловатой, ведь требовалось всего три кусочка сахара и достаточное количество мух, ей удалось устранить неловкость в общении и избежать брака. Эрцгерцог ставил пятьсот фунтов против шестипенсовика, что муха сядет на этот кусочек, а не на тот, и они проводили все утро, наблюдая за мухами (которые в холодное время года бывают вялыми и способны кружить под потолком часами), пока наконец какая-нибудь изящная зеленушка не делала свой выбор и партия не заканчивалась. Сотни фунтов переходили из рук в руки за время игры, которую эрцгерцог, человек азартный, считал ничуть не хуже конных скачек и клялся, что мог бы играть в нее вечно. Но Орландо вскоре это наскучило.
«Что толку быть красивой молодой женщиной во цвете лет, – подумала она, – если целыми днями я наблюдаю за навозными мухами в компании эрцгерцога?»