Орландо

Возможно, но сейчас кажется несомненным (мы вступаем в область того, что «возможно» и «кажется») только одно: именно то «я», в котором она нуждалась больше всего, держалось поодаль, ведь, судя по разговору, она меняла личности так же быстро, как вела машину – новое «я» встречало ее на каждом углу – как случается, если по непонятной причине сознательное «я», то есть самое главное и имеющее право желать, хочет быть только собой и никем иным. Иные называют его «истинным я», и, как говорят, оно представляет собой совокупность всех прочих «я», оно – Капитан, Ключ, который объединяет и контролирует их все. Несомненно, Орландо искала именно его, как читатель может заключить, подслушав ее разговор в дороге (и если тот кажется бессвязным, сбивчивым, заурядным, скучным и порой бестолковым, то виноват сам читатель, ибо нечего подслушивать леди, мы же всего лишь приводим дословно сказанное ею, в скобках замечая, какое именно «я» говорит, хотя вполне можем ошибаться).

– И что тогда? И кто тогда? – спросила она. Тридцать шесть лет, за рулем автомобиля, женщина. Да, но в то же время миллион других вещей. Сноб? Орден Подвязки в холле? Леопарды? Мои предки? Горжусь ли я ими? Да! Жадная, расточительная, порочная? Неужели? (Появляется новое «я».) Плевать, кто я. Правдивая? Пожалуй. Щедрая? О, это же не считается (входит новое «я»). Валяться утром в кровати на тончайших простынях, слушать голубей, серебряная посуда, вино, горничные, лакеи. Избалованная? Пожалуй. Суета сует! Отсюда и мои книги (здесь она упоминает пару-тройку классических названий, как нам кажется, ранних романтических произведений, которые она порвала). Непринужденная, бойкая на язык, романтичная. Но (входит другое «я») никчемная, неуклюжая недотепа! И… и… (здесь она колеблется, подбирая нужное слово, и если мы предложим «любовь», то можем ошибиться, хотя Орландо хохочет и краснеет, потом восклицает:) Жаба в изумрудах! Эрцгерцог Гарри! Навозные мухи на потолке! (Здесь входит другое «я».) А как же Нелл, Китти, Саша? (Погружается в уныние, на глаза наворачиваются слезы, хотя плакать она давно перестала.) Деревья, – сказала она. (Входит другое «я».) – Я люблю деревья (проезжает мимо купы деревьев), растущие здесь тысячу лет. И сараи (проезжает ветхий сарай на обочине.) И пастушьих собак (через дорогу трусит овчарка, Орландо осторожно ее пропускает). И ночь. А вот люди (входит другое «я») … Люди? (Повторяет как вопрос.) Не знаю. Болтливые, злобные, лживые. (Сворачивает на главную улицу родного городка, там людно – рыночный день, всюду фермеры, пастухи, старухи с курами в корзинках.) Я люблю крестьян. Разбираюсь в зерновых культурах. Но (на вершину ее сознания, словно луч маяка, падает другое «я»). Слава! (Смеется.) Известность! Семь переизданий. Премия. Фотографии в вечерних газетах (здесь она имеет в виду поэму «Дуб» и полученную премию баронессы Бердет-Кутс, и мы урвем кусочек места, чтобы отметить, насколько обескураживает биографа эта кульминация, к которой стремилась вся книга, эффектная концовка, которой книга должна завершиться, – от нас просто отделались походя, со смешком, но, сказать по правде, если пишешь про женщину, то все идет не по плану – кульминации и эффектные концовки – никогда не удается поставить акцент там, где нужно, в отличие от книг про мужчин). Слава! – повторила она. – Поэт – шарлатан, и то, и другое одновременно, с завидной регулярностью, как утренняя почта. Ужин, встреча, встреча, ужин, слава – слава! (Ей пришлось сбавить скорость, проезжая через рыночную толпу. Никто ее даже не заметил. Морская свинья в рыбной лавке и та привлекла бы больше внимания, чем леди, которая получила литературную премию и может, если пожелает, носить целых три венца сразу.) Ведя машину очень медленно, она напевала на манер старой песенки: «На свои гинеи я куплю, я куплю, я куплю цветущие деревья, среди цветущих деревьев я пойду, я пойду, я пойду и сыновьям расскажу, расскажу, расскажу, что такое слава». – Так она напевала, и вот слова начали провисать, как тяжелые дикарские бусы. – Среди цветущих деревьев гулять я пойду, – пела она с выражением, – и стану смотреть на луну… – тут она резко затормозила и уставилась на капот в глубоком раздумье.

– Он сидел за столом Твитчет, – задумчиво проговорила Орландо, – в грязной фрезе… То ли мистер Бейкер зашел померить брус, то ли Ш – п–р? (Ибо если мы называем имена тех, кого глубоко почитаем, то не произносим их полностью.)

Десять минут она смотрела прямо перед собой, почти позволив машине остановиться.