Орлята Великой Отечественной…

Прошлым летом он ездил в Геленджик. Ходил по улицам, где ранней весной сорок третьего просил у матросов хлеб; спускался в бухту, на берегу которой ночевал тогда под днищем старой лодки; искал причал, откуда ушел на мотоботе МБ-13 в свой первый рейс на Малую землю. Потом он купил билет на белый катер и поплыл на нем в сторону бывшей Малой земли, и небо было над головой чистым, и чайки летали над катером, и было ему слегка не по себе, что сейчас солнечный день, а не ночь, что идет катер по фарватеру, а не прижимается к отвесному спасительному берегу, который, однако, сразу за Кабардинкой перейдет в пологий, и тогда не будет у катера защиты от береговой артиллерии, самолетов и торпед… А когда прогулка на катере закончилась, он спустился с причала и пошел вдоль берега, вспоминая, что тогда, в сорок третьем, волны выносили на берег обломки деревянных перекрытий, спасательные круги, которыми редко кто успевал воспользоваться, и контуженных чаек. Он подбирал чаек и относил их подальше от воды, чтобы они быстрее пришли в себя; а потом шел на пристань и узнавал, что сегодня из двенадцати мотоботов, ушедших ночью на Малую землю, вернулись в Геленджик только два.

Год назад Иван Иванович Соловьев получил письмо из Краснодара от полковника в отставке Алексея Максимовича Абрамова, бывшего командира 83-й бригады морской пехоты: "Вас, помнится, считали погибшим, так как мало кто из членов экипажей мотоботов, ходивших на Малую землю, остался в живых. И вот неожиданно и совершенно случайно я узнаю, что вы живы… Расскажите мне о себе…"

"Да, я жив, — ответил Иван Соловьев своему командиру, — и, если честно, для меня это тоже неожиданность. Во время войны, когда однажды по нашей улице проходила краснофлотская часть, я убежал из дома и забрался в один из грузовиков. Меня хотели отправить обратно, но потом матросы передумали, и вместе с ними я попал весной сорок третьего года в Геленджик. Там сначала слонялся без дела, а затем познакомился с командиром МБ-13 главстаршиной Иваном Ефимовичем Доценко и попросился к нему в экипаж. Я сказал ему, что отец воюет, а у матери на руках кроме меня трое маленьких детей. Главстаршина спросил, умею ли я плавать и грести, и, когда я ответил, что вырос на реке, он согласился взять меня в экипаж…"

Когда я спросил Соловьева о его детстве, он ответил, что родился в тысяча девятьсот тридцатом году на хуторе Залужье Ленинградской области. Помнит деда, у которого было несколько книг Пушкина с дарственными надписями: "Поручику Соловьеву…" (Кто этот поручик? Может, далекий предок, а может, просто однофамилец?) Помнится кинофильм "Чапаев" (смотрел его семь раз), круглое мороженое (его привозили ria хутор по воскресеньям), игра "в гражданскую войну" (никто не хотел быть "белым"), книга "Тимур и его команда"… Потом вереницы черных самолетов с крестами, подводы с беженцами около разбомбленного моста, картошка (ее доставали из воронки — в огород попала бомба), поездки с матерью за дровами в лес за пять километров (пила тяжелая-тяжелая), потом записка, которую оставил в пустом чугунке ("Мам! Пошел бить немцев!"), дорога в Геленджик, бескозырка (в нее пришлось напихать бумаги, чтобы как-то держалась на голове), первый рейс на Малую землю…

Вернулся из первого рейса тринадцатилетний юнга седым…

В его обязанности входило стоять на носу мотобота и смотреть в воду, нет ли мин. Мин было много, но, даже до одури вглядываясь в черную воду, увидеть их было невозможно. Первое время в лунные ночи он принимал за мины тень от собственной бескозырки.

В его обязанности входило также прислушиваться к морю, потому что немецкие катера часто подкрадывались на самом малом ходу, неслышно, а потом включали прожектора, и шлепались на воду торпеды.

А когда светало и мотоботы входили в Цемесскую бухту, он сигналил флажками уцелевшим товарищам и принимал от них сигналы: какие повреждения на судах, кто погиб и не осталось ли сзади по курсу мин. Под утро при ясной погоде мотоботы обычно атаковала немецкая авиация. Матросы называли сплошную круговую атаку "юнкерсов" каруселью. Самолеты выбирали одну плавучую мишень, строились колесом и по очереди пикировали, расстреливая мотобот из пулеметов. Выходя из пике, они заходили для новой атаки, если первой было недостаточно и из машинного отделения мотобота не валил черный дым. Тот, кто хотя бы один раз пережил атаку самолетов, помнит об этом всю жизнь. "Карусель" — это получасовая атака, когда пули прошивают мотобот насквозь и спрятаться негде. Впервые попав в такую переделку, тринадцатилетний юнга носился по палубе и кричал "Мама!". Он хотел прыгнуть в воду и нырнуть под днище мотобота: ему казалось, что только там можно скрыться от пуль. Главстаршина Доценко, который стоял в рубке и пытался маневрировать не больно-то увертливым мотоботом, выбежал на палубу, схватил юнгу за шиворот, встряхнул и закричал: "Ты что меня на весь тюлькин флот позоришь? Я тебе дам "Мама!".