Орлята Великой Отечественной…

Корабли медленно двигались по бухте. Юнга Василевский написал на броне тяжелого орудия линкора взволновавшие всех стихи. Вечером в одном из немногих полууцелевших зданий города состоялось торжественное собрание, посвященное освобождению Севастополя от немецко-фашистских захватчиков. Перед началом собрания было объявлено, что юнга Василевский прочитает свои стихи.

На сцену вышел невысокий крепыш и звонким, дрожащим от волнения голосом стал читать:

Мы вернулись к тебе,
Севастополь родной,
Русской доблести
город-герой.
Мы вернулись к тебе,
город славы.
Ты изранен, разбит,
но кирпич и гранит
Здесь, у моря,
лежит величаво.
Мы клянемся тебе,
Севастополь родной,
Небом, морем,
матросской душой,
Что тебя мы опять
восстановим.
Снова вырастет
город героев.
Не явилась на свет еще сила,
Чтобы нас, моряков,
сокрушила…

Пусть стихи были далеки от совершенства. Но искренность этих слов, взволнованный голос юнги никого не оставили равнодушными. Зал рукоплескал.

Прошел год.

— Вадька, — совсем не по-уставному тормошил Василевского его подчиненный. — Победа! Победа, понимаешь?!

На линкоре творилось что-то невообразимое. Моряки стреляли вверх, пускали сигнальные ракеты, обнимались. Да, это была победа. За нее погиб отец Вадима, отдали жизнь двадцать миллионов советских людей. За нее сражался Василевский-младший, его товарищи по школе юнг, весь советский народ.

Адмирал обходил линкор, зашел и во флагманскую рубку.

— Командир отделения радистов юнга Василевский! — четко представился Вадим.

— Молодец, юнга, — похвалил адмирал. — Боевой пост содержится в образцовом порядке. Чем думаете теперь, в мирные дни, заниматься?

— Хочу стать морским офицером.

— Решение правильное. — Адмирал повернулся к своему адъютанту: — Возьмите на заметку.

Тогда Вадим Василевский не знал, что адмирал Николай Ефремович Басистый тоже начал свой путь с юнги, со школы юнг на Черноморском флоте. Быть может, это и объединяло их в минуту откровенного разговора.

В начале сорок шестого года Вадима направили на подготовительное отделение Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе в Ленинград. Казалось, будущее просто и ясно: училище, затем флотская офицерская служба на боевых кораблях. Но обстоятельства сложились иначе.

В Ленинград пришло письмо от больной матери, вернувшейся в Москву из эвакуации. Нет, она не жаловалась на лишения послевоенной поры, но из письма было видно, что ей очень трудно.

Нелегко было бросить учебу, но пришлось.

На многих морях, на различных судах трудился радист Вадим Василевский после демобилизации. В пятьдесят девятом году он приехал на Сахалин. Работал по своей специальности с геологами, рыбаками, учеными…

И вот однажды:

— Вадим Иосифович, к вам гость.

Навстречу шел незнакомый мужчина средних лет. Когда он подошел совсем близко, Василевский узнал старого друга:

— Саня!

— Вадька!

На далеком Сахалине через тридцать лет встретились воспитанники школы юнг на Соловецких островах — Вадим Иосифович Василевский и Александр Алексеевич Суворов, ныне научный сотрудник одного из сахалинских НИИ. Расстались они в сорок третьем осенью: Александра направили служить на Балтику… В день тридцатилетия Победы они шли вместе в колонне ветеранов войны.

Вадим Иосифович по-прежнему работает радистом. Встретиться с ним довелось на радиостанции Сахалинского авиазвена по охране лесов от пожаров. Сеанс связи окончен. Василевский отложил в сторону наушники, настроил приемник на далекую станцию. Вспоминает учебу в школе юнг, боевые эпизоды. Из динамика слышатся приглушенные тысячекилометровым расстоянием слова песни из кинофильма "Белорусский вокзал":

Но, значит, нам нужна одна победа,
одна на всех…

Виталий ГУЗАНОВ НИКАНОРЫЧ

Старый моряк заболел. Странное дело: второй день ломит поясницу, в груди щемит; раньше Владимир Никанорович такую хворь принимал за легкое недомогание. К врачу обращаться не стал, а взял трехдневный отпуск. У него были отгулы, которые он никогда не использовал, копить их — тоже не копил и к очередному отпуску не прибавлял, как делали другие. У него не только в будни, но и в выходные дни находилась на судне работа, и он как бы растворялся в ней.

Лето в том году было унылое. Дожди и слякоть. Ветры и холод. Вот и на этот раз не везет. С утра Припять затянуло туманом, а ближе к сумеркам ветер принес мелкий дождь, который к полуночи перерос в ливень. Казалось, что лето не торопилось уносить весну, как порой бойкий ледоход уносит зиму.