Орлята Великой Отечественной…

А тем временем краснофлотец Миша Буяльский разоружал на корме бомбы. Он, минер, лучше других понимал, какая страшная беда нависнет над товарищами, если глубинные бомбы начнут рваться в воде: могут погибнуть и те, кто остался на борту корабля, и те, кто находился на плотике.

— Поднять флаг! — прозвучал охрипший бас лейтенанта Гущина. Офицер был ранен, но, пока совсем не ослаб, руководил моряками.

Володя Смирнов и Гера Исаков повернулись в сторону мачты. Почерневшее полотнище флага медленно сползало вниз. Володя первым кинулся к мачте. Вскарабкавшись к гафелю, он с лихорадочной быстротой стал привязывать верхнюю шкаторину флага к перегоревшему фалу. И в этот момент почувствовал жгучую боль в локте правой руки. Пальцы обмякли, рука, как плеть, беспомощно повисла. Значит, он был ранен, но вгорячах не почувствовал. "Держись, Вовка! " — приказал он себе и снова потянулся к флагу. Нижняя шкаторина все еще трепетала, будто чайка с подбитым крылом. Последнее усилие — и юнга схватил флаг-фал зубами. Ноги, обнимавшие мачту, вдруг ослабли.

На помощь Смирнову поднялся Гера Исаков. Володя затянул зубами узел и, разжав пальцы, освободил фал. Полотнище флага вырвалось и распрямилось на ветру.

Флаг корабля… Юнге Смирнову не нужна была подсказка, он знал и без приказа — "Флаг не спускать!". Ни при каких обстоятельствах не может в бою спуститься флаг с мачты. Это определено уставом и освящено флотской традицией. И пусть грозит гибель кораблю — он уйдет в морскую пучину с гордо развевающимся флагом. Наверное, вот в такие минуты проверяется, на что способен моряк.

На палубе "охотника" почти пусто. Моряки вплавь добрались до плотика. У кого были на головах бескозырки — сняли, простились с кораблем. На корме еще оставался Миша Буяльский. Видя, что "охотник" все больше и больше погружается, с плотика стали кричать Мише, чтобы он бросил все и плыл к ним, но минер наотрез отказался, махнув друзьям рукой.

Плотик, подгоняемый ветром, начал медленно отходить от корабля. Одним веслом не удавалось удерживать плотик в дрейфе. Да и здоровых людей на нем не было, одни раненые. Находясь на волоске от гибели, они не могли быть помощниками Буяльскому и с волнением наблюдали за Мишей, который вступил в единоборство ради спасения товарищей, ради их жизней. Скрюченными от холода пальцами Миша вытаскивал из бомб взрыватели. Пять, четыре, три, две… Осталась одна, последняя… К ней-то и устремился Миша. Бомба была закреплена у самого среза кормы. И самое печальное: взрыватель оказался закрытым металлическим угольником бомбосбрасывателя. Голыми руками ничего не сделаешь. Миша вернулся к кормовому мостику, снял с пожарного щита топор и попытался развернуть бомбу, но она не поддавалась. Набежавшая в этот момент волна подбросила корму "охотника", и обезвреженные бомбы покатились по палубе. Миша Буяльский потерял равновесие и чуть не свалился за борт. Цепко ухватившись за леера, он увидел: бомба, его последняя бомба, качнулась в сторону, затем в другую — и плюхнулась в море. Через несколько секунд над водой вырос огромный пузырь, в одно мгновение он превратился в высокий фонтан и закрыл собой тонущий корабль…

— Прощай, Миша… Прощай, родной корабль…

На глазах у моряков навернулись слезы.

Густая зелень воды переливалась сизыми отсветами. Волны несли на своих гребнях маленький плотик с горсткой изнемогавших от ран моряков, среди которых были и два юнги — Вова Смирнов и Гера Исаков…

Никанорыч встал, просунул ноги в шлепанцы, зажег лампу и набил трубку.

— Отец, а отец, — сонно сказала Нина. — Не курил бы на ночь глядя.

— Спи, дочка, спи, — миролюбиво ответил Никанорыч сиплым от курения голосом.