Орлиное гнездо (СИ)

Потом, в тишине, взял ее руку, поцеловал и вышел.

Василика села на свою постель и, закрыв лицо руками, подумала о белом рыцаре… о том, куда и от кого Штефан бежит с нею. Он бежал от султана, с поручением от Мехмеда, - бежал, чтобы скрыть свою принадлежность к ордену. Он бежал от Белы Андраши, этого премудрого безумца, - наверное, показывая низложенному князю, что выполняет его поручение.

Быть такого не могло, чтобы разум не говорил Беле Андраши, какое черное, невозможное дело он задумал, - но этот светлоликий венгр мог уже дойти до того, что не владел собою, а полностью принадлежал своим водителям из ада…

Какие страшные тайны хранит каждая человеческая душа!

Василика легла, не молясь. Молиться она не могла – наверное, многие высокие люди этого тоже не могли.

Ехали они спокойно – куда спокойней, чем по валашской земле. Им не встретилось никаких разбойников – только горстка оборванных бродяг, попрошайки, которых один из их отряда отогнал кнутом.

“Наши бы подали”, - подумала Василика.

Но то были не ее люди, и они никогда не станут ее. Даже прекраснейший из этих турок.

Штефан иногда разговаривал с нею, но больше молчал. Его лицо казалось спокойным, но внутри его словно бы засела такая же боль, как и после побега из Тырговиште, когда он увозил тело княгини. Но теперь причина этой боли была иная.

Василика страдала, пыталась увлечь своего спутника разговором… но он вдруг стал огрызаться на нее. И тогда девушка замолчала, предоставив своего вождя самому себе. А не то она, чего доброго, собьет его с какой-нибудь спасительной мысли!

Когда путники прибыли в порт и увидели греческий корабль, дожидавшийся их, лицо Штефана просветлело. А когда ступили на борт парусника, Василика увидела, что боль, тревога, терзавшая ее возлюбленного, оставила его – точно отлетела на берег, от которого их отделила синяя сверкающая полоса, расширявшаяся с каждым мгновением.

И Василика поняла, что верно угадала причину того, что творилось с ее покровителем.

Они стояли, держась за руки, и улыбались горячему морю, которое тяжело перекатывалось за бортом, и слушали, как кричат над волнами чайки, - и Василике казалось, что она внимает этой древней жаркой песне не только за себя, а и за какую-то другую, великую, душу.

========== Глава 78 ==========

Николае Кришан сидел во дворе своего дома в Буде и цедил превосходное вино, которое ему отпускали из королевских погребов. Король Корвин по-прежнему осыпал его дом милостями – и хотя этот совсем молодой, неоперившийся последыш благородного семейства понимал, что судьба милостива к нему не по заслугам, на душе от такого сознания было тем более скверно.

“Сестра моя, конечно, умерла, - думал юноша, чувствовавший себя так, точно ему нет и никогда уже не будет своего места в жизни. – Несчастная Иоана, верно, приняла страшные муки перед смертью – может, за все наши грехи? Может, и мне бы так следовало, вместо того, чтобы сидеть тут на чужой земле и кормиться от щедрот чужого короля?”

Конечно, Иоана умерла – и, конечно, Николае ничего не сказали об этом. Боярский сын чувствовал, что о таких женщинах, как его сестра, языки молчат: такие необыкновенные женщины… слишком смущают умы и жизнью своей, и смертью. Но он знал, что на валашский престол воссел Раду Красавчик, и этого было довольно, чтобы вообразить участь, постигшую Иоану…

Николае отставил кружку и, закрыв лицо руками, стиснул зубы, стараясь не разрыдаться; грудь разрывала нестерпимая боль. Кто и когда так страшно проклял их? Уж не тот ли, кто посадил над ними Влада Дракулу? Но где бы были они все без черного князя – этого величайшего заступника христианской веры? Почему же за христианскую веру, за дело величайшей божественной любви к людям проливается столько человеческой крови, сколько не проливалось ни за одну языческую?

Николае отнял руки от лица и хмуро посмотрел перед собой; все смешивалось перед глазами из-за слез. Вдруг молодой человек подумал о Корнеле – о законном муже Иоаны, чьего ребенка он растил как своего, о рыцаре, которым он когда-то восторгался и на которого хотел равняться. Николае вспомнил, как подло все их семейство обошлось с этим человеком: а теперь, если Корнел не сгинул в боях, он мог попасть в плен к туркам или погибнуть под пытками по злой воле князя-содомита… Малыш Раду уже задавал своему отчиму вопросы об отце… что Николае мог ответить невинному дитяти?

Николае был в таких летах, что уже сам мог жениться; но он и смотреть не мог на венгерок, на католичек, которые все, даже красивейшие и любезнейшие из девиц, были сделаны из совсем другого теста, нежели он сам, - даже природа их, казалось, была иная. Николае Кришану порою представлялось, что католики даже худшие враги им, чем ненавистные турки…

И, конечно, он не мог отречься от своей веры – а это было непременное условие, чтобы взять жену-католичку.

Быть может, такой у него крест – растить сына сестры вместо своего, которого ему не суждено иметь.