Орлиное гнездо (СИ)

Когда на море поднялась качка, Василике стало худо: и, как ей ни хотелось любоваться морем и туземными берегами, Василике пришлось уйти в каюту и лечь. Штефан был рядом – и участливо гладил ее руку, когда сама девица думала, что куда как нехороша: бледна, даже зелена…

- И хорошо, что ты сидишь внутри, - прошептал турок. Он утер пот, оросивший ее лоб. – Кораблем владеет мой старинный друг-грек, но на его судне много других греков, которые мне не друзья: если они приметят тебя, может быть большая беда…

- Я тогда попаду на невольничий рынок? – спросила Василика, почему-то почти не испугавшись.

- Константинопольский рынок рабов – один из самых больших, - сумрачно ответил ее хозяин.

Ее положение рабы при нем теперь служило Василике скорее защитой, чем цепями: оба давно уже понимали, что Штефан обходится с нею вовсе не как с рабою. А всего вернее – все подданные Мехмеда были рабы, одни из которых тиранствовали над другими…

- Или тебя могут заметить пираты, которых немало в этих водах, - серьезно сказал ее господин.

Штефан поцеловал ей руку, и Василика стала гладить его волосы. Оба ощутили желание, но Василика понимала, что господин не возьмет ее, пока не получит какого-нибудь высшего дозволения… Пока не сможет освятить их любовь благословением церкви, над которой сам смеялся…

“Да ведь ему нельзя жениться на мне! - озарило ее. – Мехмед узнает, что Штефан христианин… или то, что Штефан и его братья называют христианами: султану доложат шпионы, и тайна ордена откроется. Пожалуй, мой господин взял бы меня даже для того, чтобы спасти от Андраши и его присных: но гнев султана для нас страшнее. Или же Штефан намеренно будет хранить меня, чтобы прикрываться мною от белого рыцаря: несчастный Андраши помешан, и моя девственная кровь кажется этому человеку залогом земного счастья, которое супруг моей княгини навеки утратил… Штефан сможет использовать Андраши и удерживать его и его силы, каковы бы те ни были, от попыток овладеть Стамбулом, дразня своего вождя мною…”

Да и незаконное дитя им нельзя зачать: Василика знала, что есть способы уберечься от зачатия, но ни один не помогал наверное. Земная любовь никогда не была свободной и безопасной, тем пиром души и тела, которым каждый любовник услаждал себя более в мечтах, чем наяву.

Желудок у нее успокоился, любовное томление прогнало прочь дурноту, и Василика заснула под шум моря.

Сон ее оказался еще страшнее действительности: перед ней хохотала, выхваляясь своей нечеловеческой ловкостью, злоумная Марина, и сулила Василике страшную и скорую смерть…

“Но ведь этого быть не может, что ты говоришь! - крикнула Василика, поняв наконец, в какую ловушку ее заманила высокородная бесовка. – Нельзя воскресить человека против воли Господа!”

Марина скалилась, подбоченясь и уставив на жертву свои черные бездонные глаза.

“А как ты можешь знать, что это противно воле Господа? Попы напели? Так попы и в меня не верят: не поверят, даже если собственными глазами увидят…”

Марина засмеялась.

“Люди даже глазам своим не верят – ты не знала? Они верят только тогда, когда то, что они видят, похоже на то, во что они верят!”

“Я тебе не верю, хоть ты и обольстила Андраши, - бормотала девушка в жару, ворочаясь на подвесной койке. – Сгинь!”

“Сгину не раньше, чем сгинешь ты, - отозвалась Марина. – Мы все будем здравствовать, пока мы нужны! А мы очень нужны вам, людям! Тебе однажды тоже люди прикажут сгинуть с глаз, и ты тоже не послушаешь…”

Василика вскинула скрещенные руки, защищаясь.

“Я не твоя, не ваша! Государыня сильней тебя, она меня защитит!”

Марина раскинула когтистые руки - глаза ее вспыхнули алым. Боярская дочь безудержно хохотала над Василикой, поводя плечами и пританцовывая, точно у цыганского костра, - дольняя, вольная, сильная, вечная.

“Когда бы и кто бы только смог одолеть меня!”

Казалось, Марина и упивается своею силою – и тяготится ею несказанно, тем более, чем более та вырастает.

“Танцуй со мной, сестра! От нашего танца рухнут царства…”

Василика ахнула и, взмахнув руками, проснулась: она хватала ртом воздух, точно ее только что вытащили из воды.

Штефан был рядом. Василика со стоном упала в его объятия, и он прижал ее к себе так крепко, что она ощутила всего его, его естество. Он был такой же земной, как Марина, и ничего иного Василика и не желала. Она с жадностью поцеловала своего господина.

- Бедная… Бедный мой цветок, - прошептал турецкий рыцарь, трепеща от страсти и жалости к ней.

Конечно, Василика бредила – и, конечно, он все слышал. Теперь покров тайны окончательно спал.

Валашка серьезно и грустно посмотрела турку в глаза – и Штефан выдержал ее взгляд. Он возложил ей руку на голову.

- Клянусь, что никогда тебя не предам.

“Значит, ты предашь все остальное”, - подумала Василика.

Они опять прижались друг к другу, точно были друг другу единственные союзники в целом свете. Но разве не так и все любовники?

- Тебя больше не мутит?

Штефан потянул ее за руку. Он уже не глядел на свою подругу - и улыбался какой-то хмельной улыбкой.