Орлиное гнездо (СИ)

- Пойдем, я пришел сказать тебе, что уже виден Царев город. Мы увидим его на закате, сейчас он прекрасен как никогда…

Василика едва вспомнила, что нужно закрыть лицо; но когда она напомнила об этом своему хозяину, тот только рукой махнул. Абдулмунсиф вытащил ее на палубу, которая была полна народу: но греки и турки, собравшиеся там, даже не посмотрели на мужчину и женщину, которые появились среди них. Все они любовались великим городом.

Константинополь, Царев город, и в самом деле был прекраснее всего на закате – в свой закатный час…

Василика и Штефан обнялись, не сознавая того; глаза их горели одинаковым восторгом – восторгом безумцев или боговдохновенных: Василика не чаяла, не мечтала о такой красоте. Теперь она понимала, почему величайшие владыки мира сражались за обладание Константинополем.

- Пурпур церквей и золото гробниц, храмов вечности, - шептал подле нее ее возлюбленный. – Кровь и жизнь нашей жизни… Вот это – великое чудо света, святая София… А вон там, Василика, стоял Буколеон – дворец моих пращуров, обращенный в руины крестоносцами…

Василика, изумленная и очарованная словами Штефана, повернулась к нему, и он улыбнулся ей.

- Знаешь ли ты, что у тебя самой царственное имя?

- Нет, - шепнула она со слезами.

Василика прежде почти не думала о себе – ни о себе, ни о чем другом, жила точно во сне, от которого только теперь проснулась! А сколько еще людей не живет, а блуждает во снах?

И они долго еще стояли у борта, обнявшись, забыв обо всем, - в преддверии своего земного рая, который приближался с каждым ударом сердца.

“Дорогой мой брат!

Уведомляю тебя, что мы доплыли благополучно. Моя роза так расцвела, как я ее еще не видел: и ведь она знает, несчастная, для чего ее готовят. Она теперь как воин Аллаха в предчувствии рая, который сам скачет на копья и мечи христиан. Не обманываются ли такие праведники ужаснее всего?

Но я знаю, что ты нас не предашь, мой дорогой: иначе, ты понимаешь, – живого или мертвого, тебя настигнет мое отмщение или проклятие. Если на тебя не найдется божественной справедливости, моя будет страшна. Люди не знают, какая страшная сила заключена в душе и воле каждого из них!

Я был слеп, пока не встретил мою княжну, пока не полюбил; но нам слишком многих приходится держать во тьме ради их собственного блага. Теперь же все зашло слишком далеко. Верно ли, что Мехмед теперь слушает Андраши, точно пророка? Наш султан и прежде имел склонность к таким людям – а сумасшествие белого рыцаря он может счесть за особенную благодать.

Господи, мне порою кажется, что мы все сумасшедшие, начиная с султана и кончая моей княжной-рабой… Безумие так заразительно!

Только скажи мне, ради всего святого, что Андраши еще не прослышал о том монастыре… я ему не указал его; и молчал до сих пор, повинуясь голосу души. Теперь же наш князь не получит моего признания никакими путями. Домой мне путь заказан, увы – или хвала Господу!

А ведь сейчас такое время, точно его сам дьявол выбрал для своего вокняжения на земле: весь Стамбул волнуется. Мехмед удивился, когда я выпросил себе должность блюстителя порядка, но отпустил меня охотно. Он знал, что немного найдется таких охотников. Константинополь дивен с виду – а внутри кишит преступлениями и ересями, как переспелый фрукт червями. Впрочем, так было всегда и везде. Благородные люди умеют наслаждаться розой, не ранясь ее шипами.

К слову: и моя Василика уже поняла, в какое место мы приехали, и все равно радуется городу и мне. Впрочем, это дитя давно понимает жизнь; я иногда изумляюсь ее прозорливости…

Я бывал в Царьграде с князем Дракулой, когда этот город уже оказался под властью султана, а сам валашский князь из-под нее освободился. Тогда-то Влад и посоветовал избрать Константинополь хранилищем тайн ордена, о возрождении которого мечтал с юности.

“Но ведь Константинополь – средоточие борьбы за веру, он на виду у всего мира”, - в изумлении сказал я ему тогда. Влад засмеялся.

“Хочешь что-то спрятать – держи на самом видном месте, - ответил мне князь. – Люди больше всего слепы к тому, что ярче всего сияет”.

И Влад оказался прав, как всегда.

Теперь же я уповаю только на тебя, мой драгоценный Слуга Благородного, - я оставил тебя заложником нашего счастья, как когда-то старый Дракул оставил Влада, а Влад - Раду. Извещай меня обо всем, что делается в столице, и о каждом шаге султана.

Отправь ответ на это письмо через моего гонца, если оно дойдет до тебя, - если посланца перехватят люди Андраши или султана, мой слуга отравится. Он неграмотен, но истово верует в загробное блаженство, которое обещается всем преданным рабам Аллаха.

Дай же боже, чтобы мой раб не обманулся – и чтобы никто из нас, истинных слуг Господних, не обманулся в своей вере!

Теперь я сверну это письмо, и греческие слова, столь милые нашим сердцам, но малознакомые варварам, служащим султану, полетят к тебе через океан. А я пойду поцелую мою княжну, что мирно почиет у окна, за которым растут розы - чтобы заглушить городское зловоние. Я бы хотел обладать ею в такое время, когда всякое зловоние истребится – и в городах земных, и в душах…